Эта история началась в тысяча девятьсот… году, когда Борису Большакову было неполные девятнадцать лет.
Воспитанный на правильных традициях строителя коммунизма (с родителями он был на «вы», а с девушками без любви — «ни — ни! «) перед призывом в Армию, Большаков всё лето укреплял тело велосипедными прогулками, а душу рисованием акварелью и чтением классики мировой литературы.
В ноябре юноша проявил принципиальность, явился в райвоенкомат и заявил, что о нём «наверное, забыли».
Глянули военные комиссары в нужные бумаги, удивились редкому случаю, и дали нежданному добровольцу двое суток на сборы.
У края советской земли, на продуваемом декабрьскими ветрами плацу, «охотник до службы» быстро проникся уважением к пацифизму. И, когда, на вопрос ротного командира: «Есть ли среди новобранцев художники?» кто-то, ранее неведомый Большакову, проявил себя внутри него, вытолкнув «Бориса» из строя в сторону командира.
Два зимних месяца вместо строевой подготовки, рядовой Борис Большаков отсидел в тёплой казарме, малюя «Боевые листки» и разрисовывая стены Ленинской комнаты мотострелковой роты. Тогда-то правильный Борис Большаков понял, что иногда можно жить с пользой для себя. Так в Большакове Борисе Петровиче соединились две ипостаси: правильный «Борис» и практичный «Петрович».
Для оформления Ленинской комнаты требовался материал с образцами картинок на армейскую тему (не придумывать же их самому!) Командир роты посоветовал Борису заглянуть в гарнизонную библиотеку:
— Там работает моя жена, — сказал капитан Калинин, — она поможет подобрать нужные журналы.
Супруга капитана в момент появления в библиотеке высокого солдата, с помощью канцелярского клея и кальки крепила страницы и корешки книжных переплётов. Но делала это «неквалифицированно», — нашёл нужное слово «Борис». А бестактный «Петрович» протянул молодой и очень симпатичной женщине руку:
— Петрович!
— Лена, — сказала, залившаяся румянцем капитанова супруга, — стесняясь, что её пальчики были испачканы подсохшими капельками клея.
— Пустяки! — заверил «Петрович», хватая узкую ладошку. — У меня тоже, как у художника, руки в краске.
— Вы рисуете? — догадалась Лена, с трудом освобождая ладошку из руки солдата.
— Ещё как! — улыбнулся «Петрович». — Могу написать ваш портрет.
— Действительно? — повела изогнутой бровью библиотекарь.
«Петровича» потянуло похвастаться. Он уже, было, открыл рот, но вместо его самовосхваления прозвучал серьёзный голос «Бориса»:
— Капитан Калинин — наш командир. Разрешите, товарищ Лена, помочь вам в ремонте библиотечного фонда?
— Помогите, — дозволила Елена Павловна слегка удивлённая столь быстрой метаморфозе в поведении солдата. Она вручила неожиданному помощнику стопку потрепанных книг, ножницы, прозрачную бумагу и пузырёк с клеем. — Уверена, что с кистью, как «художник», вы обращаться умеете.
«Не поверила, что я умею рисовать», — догадался «Борис». Ему было неловко за бахвальство «Петровича».
Укрепляя странички, рядом с женой капитана Большаков тайно любовался лицом и фигурой молодой женщины.
А жена ротного была действительно хороша! Тёмно-каштановые
практически не ограничены.
— Да, мне об этом уже говорили.
— Ну и что вам сказали?
— Да, так и сказали: «Не связывайся с этим идиотом, он уже всех затрахал!».
волоса спадали волнистым каскадом на покатые плечи, оттеняя нежную розовость круглого личика Елены Павловны. Припухлые губы и слегка курносый нос выдавали капризный характер хозяйки и напоминали Большакову героиню из фильма «Свадьба в Малиновке». Большие глаза он сравнил с синевой горных озёр, а на высокую женскую грудь, плавно вздымающуюся под вязаным свитером после каждого вздоха, мог бы смотреть вечно.
К радости Большакова, помещение находилось в запущении. Побелка местами осыпалась. Углы стен имели запылённость. Оконные карнизы держались на честном слове. Стеллажи ожидали покраску. Стенды наглядной агитации устарели, поблекли и требовали вмешательства художника-оформителя. Последнее имело для Большакова существенное значение.
— Вам нравится то, что вы видите? — спросила Елена Павловна, которой пришлось по вкусу смущать солдатика, который так мило краснеет.
Захваченный врасплох, «Борис» не сразу понял, что имела в виду женщина. А поскольку, обернувшись на голос, увидел перед собой кукольное личико с васильковыми очами, то искренне ответил:
— Да, нравиться!
— Нравиться в каком это всё состоянии? — не проверила Елена Павловна.
«Она говорит о помещении», — сообразил Большаков, совершенно, теряясь.
А Елена Павловна, видя, как лицо солдат покрывается красными пятнами, истолковала это по-своему и, со вздохом сообщила, что всего неделю назад приняла библиотечное хозяйство и даже не знает, за что следует браться в первую очередь, дабы привести библиотеку в должный порядок.
«Я бы подержал тебя за грудь», — подумал «Петрович», чем окончательно доконал правильного «Бориса».
— Я могу взяться, — сказал «Борис», стараясь смотреть только в синие глаза Мечты, — за оформление библиотеки. До гражданки работал в строительной фирме. Умею рисовать. Писать разными шрифтами. Люблю читать книги, и быть возле них…
— Ага. Знаю, возле кого тебе хочется быт! — хихикнул «Петрович».
— Только для этого надо разрешение командира роты, — закончил свою фразу «Борис».
— Вы его получите! Как ваша фамилия, товарищ солдат?..
…
… За семейным ужином Лена рассказала мужу о проблемах на новом месте работы и назвала фамилию Бориса Большакова.
— Рядовой Большаков? — переспросил капитан Калинин. — Отпрашивался сегодня к тебе в библиотеку за подборкой эскизов для настенной фрески.
— Очень стеснительный молодой человек. Сначала заявил, что чуть ли не художник, а затем, как мне показалось, чуть не сгорел от стыда и готов был отказаться от этого признания.
— Действительно неплохо рисует. А почему ты этим заинтересовалась?
— Хочу выпросить его для ремонта и оформления библиотеки.
— Большаков мне самому нужен. Он Ленинскую комнату оформляет.
— Ну, милый! Если бы ты видел, в каком состоянии мне досталась библиотека!
— Я видел. Раскардаш и непорядок.
— Вот! Сам признаёшь, что в таких условиях твоей жёнушке работать не полагается.
— Могу прислать кого-нибудь другого.
— Этот «другой» умеет рисовать, писать плакаты, любит книги, имеет навыки строителя и настолько стеснителен, что я смогу, без каких либо проблем, им руководить?
— Хм… Не уверен.
— Вот видишь. А кто попало, мне не нужен! — Лена прижалась к плечу супруга. — Ну, хотя бы на пару часов, в день. А?
— На пару часов можно, — сдался капитан. — На большее не взыщи.
— Ежедневно! — поставила условие Лена.
— Хоть в выходные. Но, если не будет ничего экстремального, — уточнил капитан Калинин. И был вознаграждён за сговорчивость благодарной женой многообещающим поцелуем…
…
… Большакову не спалось. Он думал о библиотекарше. Вспоминал пришедшее по сердцу лицо и завидовал капитану Калинину. А тут ещё «Петрович» активировался: «Представляешь, что сейчас наш кэп со свое женой делает?»
«Борис» представлял, но сопротивлялся. Опускаться до уровня «Петровича» не хотелось.
А тот не унимался. Говорил, фантазировал и добился, что у молодого бойца на Леночку стояк случился. Да такой, что хоть на спину не ложись — рельеф одеяла мини палатку напоминает.
Какой уж тут сон с хорошим стояком?
И затеяли две противоположности между собой тихий спор. «Петрович» про титьки капитанши напоминает: «Вот бы подержаться!», «Борис» совестит: «Не стыдно так опошлять образец женской пригожести?»
— Брось эти интеллигентные заморочки! Ведь у тебя на неё стоит!
«Борис» на это лишь вздохнул. Для обороны против доводов «Петровича» его окопчик разумника оказался мелковат.
— Чего зря вздыхать!- шептал «Петрович». — Если кэп разрешит библиотеку оформлять, начни с его женушкой шуры-муры. Чем чёрт не шутит? — Лена не такая…
— Тю! С чего ты взял, что она исключительная? Когда про стояки узнает, призадумается.
— Каким образом узнает?
— Ты ей расскажешь.
— Сам-то представляешь, что советуешь? Как это «расскажешь»?!
— Ну, не знаю. Ты же из нас — умник. Что-либо придумаешь.
— Хорош, тарабарить! — шуганул спорщиков засыпающий Большаков. — Надоели!… Толку от вас…
Его тяжелеющая голова покоилась на правой ладони, а левая рука держалась за неопадающий член. Грузнеющие веки слипались… До самого подъёма, Большакову грезилась высокая грудь Елены Павловны и её сладострастные губки.
…
После обеда, когда, вместо политзанятий рядовой Большаков, оформляя Ленинскую комнату, срисовывал репродукцию скульптуры Евгения Вучетича «Воин-освободитель», дневальныйсообщил ему о вызове к командиру роты. Спрыгнув со стола, заменяющего подмости, художник сунул кисти в стакан с уайт-сперитом, вытер тряпицей испачканные пальцы и, застёгивая на ходу верхние пуговицы гимнастёрки, устремился «на ковёр».
Большаков был чрезвычайно взволнован. Ночная «дискуссия» о возможности приударить за женой капитана теснилась в стриженой голове солдата совестливыми противоречиями и волнительными вариациями: « Разве можно?… А вдруг?… А если?… Нереально!… И, всё же…»
Капитан Калинин сидел за столом каптенармуса и пересматривал хозяйственные бумаги. На доклад рядового Большакова о прибытии, не поднимая головы, велел:
— С завтрашнего дня, с четырнадцати до шестнадцати ноль-ноль отправляетесь в расположение гарнизонной библиотеки. Заведующая библиотекой скажет, что надо делать. Её указания выполнять, как мои. Это приказ! Ясно?
— Ясно, — сказал «Борис».
— И, без халтуры! Чтобы Елена Павловна была довольна.
— Так точно! Ещё как будет довольна! — зычно сообщил «Петрович».
Командир роты мельком глянул в лицо стоящего перед ним солдата:
— Чего это вы, рядовой, вдруг так развеселились?… И лицо у вас красное… Не здоровы?
— Никак нет! — таращил глаза Большаков, цыкнув на подвернувшегося под руку «Бориса» (которого сжигал жар смятения), ибо, достать веселившегося «Петровича» не представлялось возможности.
А тот «скакал» козликом:
— Началось!