встреча выпускников в Сороках

Встреча выпускников проходила в трёхэтажном сером здании из выцветшего со временем красного кирпича. Я прошёл через скрипучие, ржавые ворота и остановился, чтобы посмотреть на панораму своей родной школы. Да, здесь прошли одиннадцать самых дерьмовых лет в моей жизни. На входе меня никто не встретил, кроме старенькой вахтёрши, которая и рада бы меня вспомнить, да вот только голова уже ничего, кроме кроссвордов, не переваривает. Оно и понятно — она стояла на этой вахте ещё, когда я поступал в первый класс, и уже тогда она была далеко не молодуха. Встреча проходила в одном из кабинетов на третьем этаже. Я медленно поднимался по лестнице, опираясь на перила, по которым когда-то смело съезжал задницей и получал из-за этого люлей от старшеклассников-дежурных. Позже я и сам стал таким, но на правила дисциплины продолжал плевать с высокой колокольни. Я сразу вспомнил кабинет, в котором проходила встреча — здесь мы всегда сидели на уроках русского языка и литературы. Старые и посеревшие, ещё советских времён, портреты Пушкина, Гоголя, Толстого взирали со стен монументально и со Вселенской тоской во взгляде. А ещё здесь я впервые разбил кулаком стеклянную витрину, за которой стояли учебные пособия. Разбил классе в девятом, и, хотя с тех пор прошло туева хуча времени, стекло так и не заменили. Всё собирались, да только некому, да и денег никогда нет. «Совок» он и в Африке «совок». Сейчас кабинет немного преобразился — вокруг были шарики, ленточки и прочая цветная мишура, в том числе и новогодние гирлянды, которые кое-как освещали царивший вокруг полумрак. Неслышно играла какая-то левая попса по радио. Люди не спеша подходили к столу, составленному из парт, брали шампанское, канапе, охотничьи колбаски, которыми заедать только самое дешёвое и гнусное не фильтрованное пиво. Пили, ели, разговаривали. Одним словом — тоска, причём настолько зелёная и всепоглощающая, что мне захотелось сблевать. Но я себя сдержал. Всё-таки, я в приличном обществе людей, с которыми когда-то проводил большую часть своего времени. Не сказать, чтобы внешний вид моих одноклассников меня впечатлял. Все бабы, то есть, женщины, обзавелись морщинами, целлюлитом и парой-тройкой лишних кило, которые не скрывали ни дорогие платья, ни заграничная косметика. Мужики тоже не похорошели — кое-где уже с седыми, или засаленными волосами, нескладные и просто не мужественные, с пивными животами и дряблыми мышцами. И вот все эти старички да бабушки — мои одногодки? Я, конечно, тоже не был образцом глянцевости — высокий, худой, с зелёным оттенком лица и вечно небритый, я походил на программиста-онаниста, страдающего бессонницей и проблемами с пищеварением. Но на фоне этих снующих туда-сюда кусков живого сала, я запросто мог прикинуться фотомоделью. На таких тусовках я стараюсь не «отсвечивать» — мало ли, затащат в какой-нибудь дебильный до невозможности конкурс, или втравят в долгую и бессмысленную беседу о «тех временах», во время которых мне подчас хочется выпить цианистого калия и пойти повеситься. В этот раз меня никто не трогал, и большинство народа вроде бы даже не заметило, как я появился. Это вселило в меня надежду, но ненадолго. Вскоре из общей толпы отделилась одна парочка и уверенным шагом направилась ко мне. — Андрей! — невысокий и пухловатенький мужчина приобнял меня и похлопал по спине — Андрюха! Сколько лет, сколько зим! Такая неожиданная реакция на мою скромную персону вначале ввергла меня в ступор. Но затем я узнал его — это был Паша. Мы сидели с ним за одной партой, так как он не пользовался популярностью в классе, и я был единственным, кто не общался с ним, как с изгоем. — Пашка! — расплылся я в фальшивой улыбке — Рад тебя видеть! Ложь, ложь, ложь. Ничего, кроме лжи. Мне насрать на тебя Паша — что сейчас, что тогда, когда мы учились в школе. Я якшался с тобой только потому, что ты давал мне списывать математику и геометрию

. Так что не обольщайся, пухлячок. Я не твой закадычный товарищ, и никогда им не был. — Я тоже очень рад! — он улыбался вполне искренне — Как ты вообще, дружище? — Потихоньку, помаленьку — уклончиво ответил я — Работаю то там, то сям. Верчусь, как уж на сковородке. Сам знаешь, жизнь заставит — не так раскорячишься. — Ну да, ну да — он поджал губы и закивал — Понимаю, конечно, понимаю… Кстати, я женился! А вот это — моя жена! Он показал на особу, стоящую подле него. Её я тоже не сразу распознал, но отчётливо видимое даже в темноте родимое пятно на шее, похожее на знатный засос, всё расставило по своим местам. — Это же Машка! — радостно подсказал мне Паша — Машка Голубева! Что, не узнал? Узнал, конечно, узнал. Причём мой член распознал её быстрее, чем головной мозг. Такую хрен забудешь. — Привет, Андрей — сказала мне Мария томным голосом и закатила глаза. Похоже, она уже приняла на грудь, и немало. — Машенька, солнышко, можешь пока поболтать с подругам, хорошо? — он обнял её и поцеловал за ушком — нам с Андрюхой нужно поговорить наедине. Маша нетрезво кивнула и виляющей походкой пошла обратно в толпу народа. — Машка! — с неподдельным восхищением в голосе прошептал Паша — Машка Голубева! Боже, как я по ней сох — ночами спать не мог, только о ней и думал! Помнишь, Андрюха, я тебе клялся и божился, что это девушка выйдет за меня замуж? Так и получилось! Мечты сбываются, старик! Да, вижу. Действительно сбываются. Причём у некоторых — самые извращённые. — Знаешь, я до сих пор помню, как мы с ней впервые поцеловались в женском туалете — мечтательно бормотал он — я тогда просто на Седьмое Небо улетел… Паша ещё что-то говорил о том, как он её любит и как они счастливы вместе, а я слушал и тактично молчал. Лучше ему не знать, что его благоверная в том же женском туалете отсосала члены чуть ли не всем в школе, начиная с девятого класса, включая учителей, директора и меня. Лучше я промолчу, как на выпускном вечере, её дырки брали на измор, как Брестскую Крепость, все, кому не лень, в том числе и я. Лучше я закрою варежку на замок, и он не узнает, что женат на последней и самой знаменитой шлюхе нашей школы. Зачем портить крепкую семейную ячейку? Наконец, он выговорился, ещё раз похлопал меня по спине, сказал, как рад нашей встрече, оставил мне свой мобильный и ушёл искать жену. Я незамедлительно скомкал клочок бумаги с номером телефона и выкинул куда подальше. Голова после бессмысленного разговора с Пашей немного болела, да и пузырьки из, и без того паршивого, «Советского» шампанского давно ушли. Я осушил остатки бокала одним большим глотком и направился к «шведскому столу» за новой порцией халявного бухла. Проходя мимо Маши, мы встретились взглядами. Я показал ей «отсос» путём пальца, языка и щеки и весело подмигнул. Она поддато захихикала, махнула рукой и показала в сторону мужа — мол, было дело, да только «не пали контору». Пока я выбирал, что же мне взять — отвратительное немецкое пиво «Хайнекен» или ещё более отвратительную «Аливарию» — я заметил её. Она стояла так же, как и я — отстранёно и одиноко, демонстративно отгораживаясь от коллектива и отгораживая коллектив от себя. Это была Светлана, или просто Света — моя первая и последняя школьная любовь. Во времена нашей бурной юности, она считалась первой красавицей в школе, и каждый старшеклассник считал своим долгом залезть ей под юбку. Попыток было много, но повезло только мне. Сказать, что наши отношения были странными, значит, ни сказать ничего. За всё то время, что мы встречались, она ни разу меня не поцеловала. Ни в губы, ни в щёку, ни в лоб — вообще никуда. Да, она позволяла трогать свою грудь и запускать руку в трусики, но без поцелуев, это было всё равно, что водка без пива и пиво без воблы — вроде как всё на мази, но всё равно хреново. Сексом мы тоже занимались, если это вообще можно было назвать сексом. Несмотря на ангельскую внешность, в постели Света была полнейшим «бревном» и не проявляла при половом акте никакой, хотя бы небольшой, активности. Я, считай, удовлетворял себя сам — только вместо журнала с голыми тёлками было неподвижное и еле дышащее тело, позволявшее себя иметь, но не дававшее никакого стимула к активным действиям. Она никогда не брала в рот и не позволяла себе даже подрочить мой член. Я просто вставлял его, куда нужно, держал его там какое-то время и кончал на её прелестный плоский животик. Всё это занимало от силы минут десять, во время которых она не стонала, не пыхтела, вообще не разговаривала и смотрела исключительно в потолок, как будто меня рядом вовсе не существовало. Иногда мне казалось, что я трахаюсь с трупом. Сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю, что Света просто больна, и моей вины здесь нет и никогда не было. Но тогда, мне казалось, что причина именно во мне, что я не удовлетворяю её как мужчина и всё такое. Хорошо, что это чувство прошло и не переросло в серьёзный комплекс. Подумав с минуту, я всё-таки выбрал «Хайникен» и подошёл к Свете поздороваться. С момента нашей последней встречи на выпускном, она сильно изменилась. Лицо опухло от бесконечных косметических подтяжек, кремов и мазей, а губы — от ботекса. Некогда стройная фигурка теперь распалась на несколько свисающих жировых складок. А венчали всё это внушительные, но опухшие груди, просвечивающиеся через тонкую тёмную ткань платья — верный признак кормления молоком. Значит, у неё есть ребёнок, а может, и не один. Против детей я ничего не имею, но зачем выставлять грудь на показ, если ею уже никого не соблазнишь? — Привет, Света — по-простецки сказал я, отсалютовал ей бутылкой «Хайникена» и сделал из неё внушительный глоток. Паршивое пиво, да ещё и тёплое. — Привет, Андрюшенька — ответила она. Голос у неё, в отличие от внешности, почти не изменился — он был всё таким же тягучим и глубоким. Из Светы могла бы получиться неплохая певица, наподобие Ланы Дель Рэй. — Как жизнь? — продолжал я, попивая отвратное тёплое пиво — Как детишки? Уже большие? — У меня нет детей — ответила она размеренно и спокойно — По крайне мере, своих. Я немного смутился от подобного ответа, но вида не подал. — Да я просто заметил, что у тебя… сиськи обвислые — я перестал скрывать свою неприязнь к ней — как