Было это зимой аж в 72м году,
девчёнок на улице и, как
полагается, затарившись пивом-водкой, потянули их к себе в общагу.
Надо сказать что «потянули» в
прямом смысле этого слова — общежитие имело 9 этажей росту, планировку
в виде буквы «П» и
неприступную бабку-вахтёршу… В-общем парни поднялись к себе на 4
этаж и с балкона спустили
коридорную ковровую дорожку — типа, цепляйтесь, девки по очереди, будем
втягивать наверх! Первую
втянули. Вторую… осталась третья, последняя. А у пацанов силы уже
на исходе и эта оставшаяся
чувиха была несколько полновата. Тянут — потянут… До третьего этажа
еле-еле доехали. Девчёнка
висит молча, как мешок с дерьмом, думает «лишь бы не бросили, надо
было первой подниматься». А на
балконе напротив несколько старшекурсников от нечего делать наблюдают
за всем происходящим. И тут
один из них не выдержал и крикнул: «Да бросьте вы её на х%й! ВСЁ РАВНО
НЕ ДАСТ НИКОМУ!»…
«Эскалатор» предательски затормозил после этих слов… Чувиха секунд
пять повисела и как заорёт:
«ДАМ! ДАМ! ВСЕМ ДАМ!!!».
в Новосибирске. У меня тогда была подруга — ласточка-косулечка, замечательная во всех отношениях — ладненькая, ласковая, уютная и женственная на редкость, а главное — заводилась даже от долгого взгляда.
Как-то мы с ней нагостились и вышли на площадку остальных поджидать. Я её в уголок притиснул — и давай целовать. Молодой был да пьяный, увлёкся маленько, пару раз по шейке прошёлся, вдруг она меня отпихнула и шепчет:
— Ну как я теперь мокрая на мороз пойду?
А дубец-то на дворе был изрядный и ехать черте куда. До остановки мы добежали, а там я сел в сугроб — лавочка-то холоднее — просунул подол её шубы между ног и спереди завернул конвертиком, как младенцу, чтобы прикрыть её женские дела, посадил на колени, обнял полушубком и прижал поплотнее. Она мне — руки за пазуху, нос — в воротник и притихла. А у меня были толстые меховые рукавицы, так я одну подмышкой нагрел. Когда троллейбус подкатил, я эту рукавичку сунул ей между ног:
— Держи!
Ехали так же в обнимку, она пригрелась, но чего-то всё молчала, а когда зашли домой, набросилась на меня с кулаками да зло так дубасит и плачет, едва унял.
— Ты чего?
— А ты думаешь, легко было твою варежку держать? Она же, как рука! А ты меня ещё и покачивал.
Вот и пойми этих баб, когда хорошо им, а когда не очень.