— Сейчас девять часов утра, двадцать третье марта две тысячи четырнадцатого года. — Простоты ради Инессе решила использовать вчерашний день. Вчера было воскресенье. Выходной день для большинства, исключая некоторых ненормированно работающих психотерапевтов. — Что ты видишь перед собой, Стас?
— Тарелку. — Голос подростка чуть-чуть понизился. В нём, как это часто свойственно загипнотизированным, проявились глухие нотки. — Желтки. Один сферичен. Другой имеет слегка овоидную форму…
Психолог сглотнула слюну.
Можно было, пожалуй, предположить, что в девять часов утра выходного дня пациент будет либо спать, либо завтракать. Но повествовать о своём завтраке в столь наукообразном стиле?
Совсем некстати она сама ощутила голод.
— Уже десять утра, Стас, — пытаясь отвлечься от гастрономической темы, перемотала время вперёд Инессе. — Что ты видишь вокруг? . .
Веки подростка дрогнули и чуть сжались, словно под приливом солнечного света.
— Парк, — выдохнул он. — Рядом стоят две карусели. Одна напоминает катапульту, а другая детский волчок…
Что ж, в этих воспоминаниях, по крайней мере, нет ничего неприличного. Тем не менее Инессе, ощущая лёгкое неудовольствие, переместила пациента во времени ещё на час вперёд. Затем — ещё на один час. Чуть позже — на час с половиной.
Что она рассчитывает найти?
Если её целью является поиск скрытых причин и узлов нежелательного школьного поведения, то стоило бы перенести пациента поближе к учебным дням. Хотя она не столь уж опытный гипнотерапевт, так что, быть может, лучше потренироваться сперва на уже доступных временных интервалах?
— Сейчас семь часов вечера, Стас, — сказала она
— Наверное, кто-то про него думает.
. Решив сразу перескочить приличный кусок суток — как ввиду предчувствуемого однообразия ожидаемых событий, так и ввиду приходившейся как раз на этот кусок первой встречи пациента с Инессе. — Семь часов и тридцать четыре минуты.
Почему бы не проверить теорию, по которой человек на неосознанном уровне всегда с высочайшей точностью ощущает время?
— Что тебя окружает? . . — задала она вопрос.
Дыхание подростка слегка участилось.
— Комната.
С подобного рода многоречивостью парень мог бы быть принят за своего в Лаконии.
— Твоя комната, Стас? — сделала голос чуть вкрадчивее Инессе.
— Да…
Нет, его дыхание определённо стало сбивчивым. Руки, лежавшие на подлокотниках кресла, задрожали странно знакомой дрожью.
Психолог облизнула губы. Почему они, так же как и горло, вновь пересохли у неё?
«Ты же профессионал, Инессе. Ты знаешь, как всё это тривиально и примитивно. Да, в этой возможности — которая отчасти сродни подглядыванию — есть нечто фривольное и дразнящее, особенно для тебя с твоей неуравновешенной личной жизнью, но не следует вводить свои проблемы в рабочий кабинет».
Она облизнула губы снова.
— Что ты делаешь, Стас? — спросила она. И тут же закусила губу. Она всё равно задала этот вопрос — который не должна была задавать.
Парень, впрочем, не торопился отвечать. Руки его меж тем, словно следуя заученной памяти мышц, сползли вниз с подлокотников кресла…
— О чём ты думаешь, Стас? — чуть мягче поинтересовалась Инессе.
Такая формулировка едва ли войдёт в противоречие с подростковыми комплексами сильнее, чем всё сказанное до этого. В конце концов, на предыдущем сеансе он ведь уже описывал свои грёзы?
— О… — Голос подростка осёкся, дыхание тоже прервалось — на миг. — Я… думаю о…
Веки его задрожали, грозя нарушением транса.
— Тебе ведь хотелось бы сейчас лимонного мороженого, не правда ли, Стас? — наполнила свой голос до предела сладостью и благоуханием Инессе. Что угодно, лишь бы увести мысли пациента от опасной темы. — Ощутить его кислинку и холод на языке. Насладиться неспешным скольжением его капелек по горлу…
Дыхание подростка замедлилось, став размеренным. Через соединяющую их ниточку незримой связи — которую науке трудно объяснить — она чувствовала, что пациент всё ещё в трансе.
Но что же тогда минуту назад чуть не прервало его, почти возвратив Стаса к реальности?
Инессе окатило душем леденящей догадки.
— Ты слышишь мой голос, Стас, — как можно мягче и как можно глуше произнесла она. — Голос, исходящий неизвестно откуда. Голос, ведущий неизвестно куда. Голос обволакивает тебя, укрывает слоями тёплого одеяла, дарует покой. Ты не знаешь, кто я и из каких пространств говорю с тобой. Ты хочешь лишь слушать меня и тонуть в ласковом озере моей речи, погружаясь всё глубже и глубже…
Несколько мгновений она помолчала, прислушиваясь к почти неуловимому дыханию парня.
— Сейчас двадцать третье марта две тысячи четырнадцатого года, девятнадцать часов тридцать четыре минуты, — тихо шепнула психолог. Дабы вспомнить нужное время, ей потребовалось усилие. — О чём ты сейчас думаешь, Стас? О чём мечтаешь?
В гулкой тишине чётко раздался звук сглатываемой слюны — и это была не слюна хозяйки кабинета.
— Об… Инессе… — краснея, выдохнул подросток. Пальцы его вцепились в кожу кресла.
Брови её взметнулись.
— О твоём психологе? — Кажется, голос её ещё никогда не был таким бархатным. — Тебе она нравится?
Благодаря проведённому минутой ранее внушению субъект в кресле напротив даже смутно не воспринимал сейчас свою собеседницу как психолога Инессе.
— Д-да, — приоткрыв и вновь закрыв рот несколько раз, прежде чем решиться с ответом, выдавил он.
— Что именно в ней больше всего привлекает твоё внимание, Стас? — Интонации голоса Инессе оставались такими же нежными, а речь — неторопливой. — Опиши свои фантазии о ней… расслабленно, не спеша.
Конечно же, она не думала, что озабоченного тинейджера пред ней могло заинтересовать её чувство юмора, ум или, к примеру, начитанность Юнгом, книги коего стоят на полочке у неё в кабинете?
— Меня сводят с ума… её колени, — все ещё покрытый краской и тяжело дышащий, признался Стас. — Её тонкие, слегка поблескивающие золотые колготки… вызывают безумную жажду коснуться их. Так хочется, чтобы она… чуть сдвинула выше край платья…
От сардонично-ледяного философа, осаждавшего её вчера едкими вопросами и напрочь невосприимчивого к её чарам, не осталось ничего. В кресле напротив поёрзывал вспотевший от похоти подросток, пальцы которого всё ещё стискивали из последних сил кожу подлокотников, но периодически смещаясь на миг ниже.
— Не стесняйся, Стас, — психолог мягко понизила голос. — Ты в своей комнате, ты совершенно один и ты вполне можешь дать волю рукам.
Ладони тинейджера окончательно соскользнули вниз с чёрно-бордовых подлокотников.
— Скажи, — тихо шепнула Инессе, — что бы тебе хотелось… чтобы она… сделала? Просто для примера… Вызови на волю легионы образов…
Несколько мгновений пациент молчал, и лишь крупная дрожь его рук — то стискивающих пальцы едва ли не до боли, то расслабляющихся вновь — говорила о бурной работе воображения.
— В-вытянула… ногу, — отрывисто выдохнул он. — Например, во время одного из своих психотестов… Когда я расставляю галочки в квадратиках, вытянула вперёд свою ногу, обтянутую тканью колгот… и опустила белый каблучок… прямо мне на промежность. Чуть-чуть поиграла им… м-мешая заполнять тест…
Пытаясь подать голос, Инессе не без удивления ощутила комок у себя в горле. С чего бы вдруг?
— А потом? — кашлянув, спросила она.
— Строго удивилась моему состоянию брюк. — Кажется, подросток едва дышал. — Велела мне переодеть их, прежде чем возвращаться к тесту… а поскольку сменной одежды здесь нет, просто снять с себя… брюки и бельё… целиком…
Ещё некоторое время в кабинете царило молчание. Инессе поймала себя на том, что почти не дышит сама.
— И ты бы сделал это, Стас? — Она наполнила свой шёлковый голос нотками лёгкого — едва-едва уловимого — удивления. — Ты бы подчинился?
— Да, — единым выдохом вылетело из лёгких пациента.
Инессе помолчала ещё немного, чувствуя, как кровь начинает ритмично постукивать в её висках. Кажется, она собиралась задать ему какой-то вопрос. Что-то, касающееся авторитарного подхода?
— Скажи, Стас, — она неловко сглотнула слюну, — тебе ведь нравится подчиняться? Тебе… — психолог минуту помедлила, — приятно, когда девушка отдает тебе приказ? Вынуждает… совершить нечто постыдное?
Последние слова она едва ли не прошептала.
— Оч-чень, — после паузы выдохнул подросток.
Чем была вызвана пауза — гипнотической заторможенностью, смущением или пониманием отсутствия подобных ситуаций в своей реальной жизни? Может ли сказать, что любит ананасы, человек, который денно и нощно мечтает о них, но реально не пробовал ни одного?
Как Инессе ни старалась, ей не удавалось собрать мысли в единое целое. Неужели ей остаётся теперь лишь только плыть по течению?
— Ты часто фантазируешь об этом, Стас? — Ладони подросткового психотерапевта почему-то вспотели. Неловко отерев их о платье, она обнаружила, что край подола при этом слегка фривольно задрался, но не стала его поправлять. — Расскажи об… об этих фантазиях.
Тех оказалось немало.
Настолько немало, что психолог, хотя и почти утратив от наплыва чувств счёт времени, пару раз всё же кидала опасливый взгляд на часы.
Они были по-детски бесхитростны, но в то же время чем-то неуловимо дики, то рождая у Инессе лёгкое смущение и дурноту, то вызывая нелепую усмешку, то побуждая снова скрестить колени.
Фантазия о проходящих мимо балкона девушках, обманом выманивающих у тогда ещё маленького мальчика бинокль, затем соглашающихся вернуть его лишь в обмен на возможность подержать брюки, но в итоге оставляющих мальчика без нижней одежды вообще и со смехом заставляющих его выполнять прямо на балконе всякие непристойные вещи. Фантазия времён первой школьной линейки — о первоклассницах, пользующихся наивностью едва-едва пошедшего в школу пацанёнка и убеждающих его в обязательной необходимости совершить посреди класса нечто не вполне обычное.
Фантазия странная и гастрономическая, с виду куда более поздняя, где пара загадочно хихикающих одноклассниц, зачем-то касаясь коленок друг друга бананами и иными элементами школьного завтрака, как бы с деланной неохотой соглашаются вовлечь Стаса в свою игру — по ходу чего ласковые пальчики Лины, одной из одноклассниц, медленно и скользко размазывают его же творожный