Губы Д и м ы — самого лучшего в мире друга! — почти вплотную приблизились к губам Расима… он, Расим, сам не понимал, как так у него получилось, что за мгновение до оргазма он, не задумываясь — не отдавая себе отчета, порывисто, страстно, горячо засосал-поцеловал Д и м у в губы, — он ведь действительно не умел целоваться — он никогда никого не целовал взасос… целовать в губы парня ему, Расиму, было немножко странно и необычно, и вместе с тем губы Д и м ы словно притягивали — неодолимо влекли с каждой секундой всё сильнее…
Если бы Д и м а сейчас не сказал «поцелуй меня», то, наверное, Расик не осознал бы этого притяжения на фоне общего удовольствия, а теперь он чувствовал, как губы Д и м ы его манят, притягивают, влекут… «поцелуй меня», — никогда он, Расим, ни с каким другим парнем или пацаном не стал бы целоваться в губы, но Д и м а… Д и м а ведь был не просто парнем — он, Д и м а, был н а с т о я щ и м д р у г о м… и ему, Расику, сейчас было так хорошо — так сказочно хорошо сейчас было ему, пятнадцатилетнему Расику, рядом с парнем по имени Д и м а…
— Расик, целуй… — повторил Димка, ладонью лаская сочно-упругую мякоть Расимовых ягодиц.
— Ладно… закрой глаза! — неожиданно для себя прошептал-выдохнул Расим, ощущая-чувствуя, как в промежности у него вновь зарождается, возникает томительно сладкая истома… «закрой глаза» — прошептал Расим, невольно почувствовав-ощутив вдруг возникшее смущение по причине своей предполагаемой неумелости.
Димка, улыбнувшись, послушно закрыл глаза — сомкнул длинные пушистые ресницы, и Расик, секунду помедлив, словно примеряясь-прицеливаясь, открывшимся ртом — округлившимися, чуть вытянутыми вперёд губами — накрыл податливо дрогнувшие Димкины губы, — Расик всосал горячие Д и м и н ы губы в губы свои, вскользнул упруго дрожащим языком в Д и м и н рот… всё у него получилось — всё он, Расик, умел! Он только думал, что он не умеет… ну, то есть, он не умел, но научился в считанные секунды, — губы парней слились в страстном засосе… quоd еrаt dеmоnstrаndum!
Может, минуту, а может, две Расик сосал Димку в губы, и языки их — то у Димки во рту, то во рту у Расима — страстно соприкасаясь, исполняли неистовый танец любви… ну, или танец дружбы — н а с т о я щ е й дружбы, если использовать другую терминологию, — прижимаясь всем телом к телу Д и м ы, Расим ладонь ласкал Д и м и н у попу, в то время как Д и м а ладонью гладил-ласкал попу ему… члены у них у обоих набухли — не затвердели, но ощутимо уплотнились, увеличились, — в попах у них у обоих сладостно засвербело, и промежности вновь налились-наполнились сладкой истомой… может, минуту, а может, две Расик сосал Димку в губы — горячо, жадно, страстно сосал Д и м и н ы губы… наконец, оторвавшись от губ Д и м ы, Расим пылающим взглядом посмотрел Д и м е в глаза, словно спрашивая взглядом, так ли он всё делал…
— Расик, ещё… — тихо выдохнул Димка, ощутив-почувствовав, как губы его в один миг сделались толстыми, непослушными — словно резиновыми.
Ничего не отвечая — ничего не говоря в ответ — Расик улыбнулся Д и м е ликующим взглядом, и… уже не требуя, чтобы Димка закрыл глаза, не прицеливаясь и не примериваясь, он, Расик, снова припал губами к губам Д и м ы — жадно и страстно, горячо всосал Димкины губы в свой полыхающий жаром желания рот… он, Расик, сосал Димку в губы, а Димка, лаская Расиму попу, в это самое время страстно массировал пальцем скользкий от вазелина Расиков вход… разве всё это было не п я т о е в р е м я г о д а? Потом Димка сосал в губы Расима — взасос целовал бесконечно любимого Расика… и снова он, Расик, взасос целовал друга Д и м у… разве всё это было не счастье?
Когда они встали с постели, чтобы идти в ванную комнату, члены у обоих снова стояли… почти стояли — не каменно твёрдо дыбились вверх залупившимися головками, не к потолку задирались пламенеющими багрянцем залупами, а торчали внушительно и массивно указующими перстами в направлении друг друга… члены снова были достаточно тверды, и можно было бы снова попробовать осуществить — повторить — анальные акты, но Димке вдруг захотелось взять член Расика в рот… ну и, конечно, почувствовать-ощутить сладкие губы Расима на члене своём, а для того, чтобы взять друг у друга в рот, нужно было сходить после кайфа анального в душ… наклонившись — раскрыв-распахнув ягодицы, Димка подхватил с пола носовые платки, чтобы выбросить их по пути в унитаз, и Расим, стоя в этот момент позади Димки, успел увидеть, как в электрическом свете на миг блеснул вазелин на тёмном кружочке стиснутого, сомкнутого Д и м и н о г о входа…
Вода была снова горячая — такая, какую Расим любил, — серебристыми нитями вода мягко струилась по обнажённым телам двух страстно обнявшихся — страстно друг к другу прижавшихся — парней… стоя пол струями воды, они снова сосали друг друга в губы… потом Димка стал мылить себе и Расиму пиписы, а Расик стал мылить себе и Димке плечи, руки, грудь, и как-то естественно и быстро произошло у них «разделение труда»: Димка мыл-мылил себя и Расика ниже пояса, а Расик себя и Д и м у мылил-мыл выше пояса…
Смеясь — перебрасываясь словами — они мыли себя и друг друга, и это было и весело, и прикольно, и возбуждающе приятно: Димка мыл-подмывал Расику попу, скользя мыльной рукой по расщелине между полусферами ягодиц, мыл точно так же попу себе, мыл-промывал отвердевший пипис Расика, мыльными пальцами скользя по уздечке, по рубчику крайней плоти, мыл точно так же пипис себе… а Расик мыл Димке шею и плечи, мыл грудь и живот, мыл-мылил Димке подмышками, то же самое делая-повторяя на самом себе… разве всё это было не прикольно — не в кайф?
Они смывали друг с друга мыльную пену… снова друг друга мылили обильно мылили… снова смывали один с о
дного белоснежную мыльную пену… наконец, когда всё было самым тщательным образом вымыто — промыто-подмыто, Димка снова прижал Расима к себе, целуя его, неизбывно любимого Расика, в губы, в лучисто сжимающиеся глаза, в пипку носа… губы Димкины скользнули не нежной коже Расимовой шее, по ключицам, по груди — Димка поочередно пощипал, пососал-потеребил вмиг отвердевшие Расиковы соски, и губы тут же скользнули дальше… губы Димкины жаром скользнули по животу Расима — Димка поцеловал мокрые, прилившие к телу волосы на лобку Расима…
Член у Расима полустоял, и Димка, скользнув губами по толстому, мягко упругому валику члена, округлившимися губами вобрал обнажённую головку в рот, — Расик, всё это время млевший от удовольствия, невольно дёрнулся, а Димка, держа Расима за бёдра, сначала сел-опустился на корточки, но сидеть на корточках показалось Димке не очень удобно, и он тут же стал перед Расиком в ванне на колени, одновременно с этим чувствуя, как член Расима стремительно затвердевает, наливается у него, у Димки, во рту жаром нового возбуждения, нового желания…
Член Расима в считанные секунды превратился в горячий каменный столб — и Димка, скользя округлившимися губами вдоль ствола, ритмично задвигал головой… одна рука Димки оказалась у Расика между ног, — средним пальцем втиснувшись Расику между сжатыми ягодицами, Димка нащупал подушечкой пальца туго сомкнутые мышцы Расимова сфинктера… ладонью другой руки Димка вверх-вниз заскользил по попе Расима, вверх-вниз заскользил по его ногам — по упругим мальчишеским ляжкам… может, минуту, а может, две, стоя на коленях на дне ванны — колыхая головой, Димка страстно сосал у Расима пипис, чувствуя, как от этого сладостного сосания, от ощущения Расикова пиписа во рту у него, у Димки, сладостным зудом полнится, свербит-набухает промежность, мышцы сжатого ягодицами сфинктера, кверху задравшийся сочным багрянцем твёрдый член, — Димка сосал у Расика член, и это был обалденный кайф!
На секунду выпустив член изо рта — соскользнув губами с лиловой головки, Димка поднял лицо вверх… он, Расик, всё это время, опустив голову, сверху вниз неотрывно смотрел, как его толстый пипис то исчезает у Д и м ы во рту, то изо рта появляется вновь, — Димка задрал голову вверх — взгляды их встретились… взгляды, полные юной страсти, юного желания, юной упоительной любви… ну, или дружбы — настоящей дружбы!
— Расик, кончи мне в рот… — прошептал Димка и тут же, не дожидаясь ответа, опять опустил голову — поймал открывшимися губами кверху задравшийся Расиков пипис, вобрал сочную головку Расикова члена в рот…
Димка то насаживал рот на член почти до самого основания, то, задерживая рот исключительно на головке, ласкал языком уздечку, крайнюю плоть, то ритмично — с небольшой амплитудой — двигал кольцом обжимающих губ посередине члена… может быть, не совсем умело — не виртуозно, не изощрённо, но искренне и страстно Димка играл на флейте Расимова члена вечную музыку первой любви, — открывались новые материки, совершались походы-завоевания, приходили в упадок империи, налетали смерчем кровопролитные войны, истреблялись народы и государства, что-то навеки стиралось с лица земли, что-то снова рождалось, снова возникало — на ветру тысячелетней истории шелестели-мелькали годы, столетия, даты, события, имена, и только любовь — неистребимая любовь — оставалась неизменной в своей изначальной сути…
Любовь воспевали, возносили, слагали ей гимны одни — и её преследовали, жгли на кострах инквизиции другие… любовь приручали, вытравливали, уничтожали, с любовью боролись, её загоняли в гетто — в прописанные ей рамки-оковы, а она всё равно жила по своим законам, неподвластным ни лукавым пастырям, ни далеким от чистоплотности политиканам, — шестнадцатилетний Димка, школьник-старшеклассник, играл на флейте Расимова члена вечную музыку неистребимой любви, и Расик, пятнадцатилетний ученик-девятиклассник, ощущая на своём огнём пылающем члене жар Д и м и н ы х губ, чувствуя палец Д и м ы на мышцах сладко зудящего сфинктера, млел от бушующего в теле наслаждения…
Струйка спермы, вырываясь из члена, ударила в Димкино нёбо, наполнив рот солоноватым соком накатившего на Расика оргазма, — Расик замер, и только мышцы его сфинктера под подушечкой