В свои восемнадцать лет я был худощавым, слегка прыщавым, забитым и застенчивым девственником. Закончив школу, я по настоянию родителей усиленно пытался поступить в институт — впрочем, я и сам этого хотел, для того, чтобы не идти в армию. Я честно старался учиться, даже ходил к репетитору, и папа постоянно помогал мне в учебе, устраивая мне порки 2-3 раза в неделю. Он предупредил меня, что если я не поступлю, он будет пороть меня каждый день до самой армии — чтобы я «заранее привыкал к армейским будням». Исходя из этого, можно легко себе представить, какое у меня было состояние, когда я провалился на вступительных экзаменах. Что теперь делать, я не знал, и просто тупо бродил несколько часов по улицам в полном одиночестве. Конечно, к тому времени у меня уже появились гомосексуальные садо-мазохистские фантазии, но перспектива ежедневных порок, а потом ежедневного солдатского мордобоя меня совсем не вдохновляла.
Пробродив по улицам несколько часов, я перебрал в голове все возможные варианты — думал даже соврать родителям, что поступил в институт.
Но трезво рассудив, что за такое вранье меня вообще убьют, я решил во всем признаться:
Отец был просто взбешен — он полагал, что причина моего непоступления — исключительно в моей лени. Я пытался было возразить, говорил, что сейчас за поступление в ВУЗы надо платить. Но он не хотел даже и слушать, и устроил мне такую порку! . . Я вспоминаю ее до сих пор. Правда, от
— Выкрути лампочку, я в рот возьму…
— Ты что, дура, обожжешься!..
своего намерения пороть меня каждый день он все-же отказался. После той порки я даже вообще не получал по попе целую неделю — меня пожалели — а потом меня стали пороть, как и прежде, через каждые 2-3 дня.
Я и не предполагал даже, что этот мой провал на вступительных экзаменах таким кардинальным образом повлияет на мою будущую сексуальную жизнь: Естественно, через некоторое время мне пришла повестка из военкомата. Как назло, никакими серьезными болезнями я в тот момент не болел, и уже заранее стал настраиваться на то, что мне придется пойти в армию. Я даже подстригся покороче, чтобы «войти в образ» , и начал усиленно заниматься спортом.
Утром, в указанный в повестке день я принял душ (как обычно, мне помог это сделать папа) , одел чистое белье и отправился в военкомат. Я уже был там, и представлял себе процедуру медосмотра. Долгое стояние в трусах в коридоре в толпе таких же полуобнаженных сверстников (при этом ВСЕ мальчики пялились на попы и обтянутые плавками половые органы друг друга) , потом — бессмысленная беготня по кабинетам, и унизительно-возбуждающий визит к хирургу: В прошлый раз мужчина-хирург (он осматривал меня впервые) долго ощупывал меня, сжал пальцами мои соски и спросил, не болят ли они — «А то у подростков такое бывает». Потом приказал спустить трусики, и стал ощупывать и осматривать мои половые органы.
С некоторых пор я стеснялся демонстрировать посторонним свой член. Во-первых, потому что он был у меня мягко говоря небольшим (15 сантиметров) , а во-вторых начиная лет с 13-14-ти у меня почему-то начала укорачиваться крайняя плоть, и к шестнадцати я уже выглядел со своей залупившейся головкой, как после частичного обрезания. Пацаны в школе подозревали даже, что я еврей (хотя евреем я не был, и никакого обрезания мне не делали) . Впрочем, у нас в то время было как-то не принято смеяться над какими-либо физическими особенностями. Но все равно я чувствовал себя, раздеваясь на глазах одноклассников, неуютно. А уж когда врач повернул меня к себе задом, и ввел палец в мою попку: Единственным «плюсом» этого надругательства было то, что член мой слегка набух, и уже не казался таким маленьким. Хотя, кто знает.
В этот раз в военкомате все было несколько по-другому. Не было толп подростков, снующих из кабинета в кабинет медсестер: Кроме меня, в коридоре стояли только четверо полураздетых мужиков лет под тридцать, да еще пара ребят примерно моего возраста, и все. Я прошел в раздевалку, разделся до трусов и кроссовок, и пошел, в этот раз почти без задержек, по кабинетам. По мере своих умственных способностей я пытался «косить» — жаловался на различные недомогания, боли, и т. д. Но врачи относились к этому совершенно равнодушно — видимо, они уже давно привыкли к подобным «фокусам«. Кабинет хирурга был, кажется, пятым или шестым по счету. Я зашел туда один, а не как в прошлый раз с другими ребятами.
За столом сидел тот же врач, который осматривал меня раньше. Я поздоровался и он, ответив на мое приветствие, жестом предложил мне встать на середину комнаты. Какое-то время я тупо стоял перед ним молча, а врач, делая вид, что перелистывает какие-то бумаги, то и дело с интересом поглядывал на мое тело. Наконец, принесли мое дело, из соседней комнаты вышла медсестра и обмерила меня сантиметровой лентой.
— Ну что, Валентин, — думаю, врач вряд ли меня помнил, просто он прочитал имя в моем деле, — жалобы есть у тебя?
— Нет, — обреченно ответил я, полагая, что и ему тоже жаловаться на несуществующие болезни бесполезно.
— В армию хочешь что ли? — усмехнулся доктор.
— Не, не хочу.
— Ну тогда давай я буду осматривать тебя. Может и найдем у тебя что-нибудь.
Медсестра вышла, а врач встал и подошел ко мне поближе. Он неторопясь ощупал мне горло, сказал открыть рот и показать язык. Потом потрогал меня за ушами, и повертел моей головой из стороны в сторону. Пощупал мои плечи, велел поднять руки и ощупал подмышки. Следуя его указаниям, мне пришлось, не опуская рук и заложив их за голову, делать наклоны влево-вправо, а потом попрыгать на месте, тряся своей маленькой залупленной головкой. Затем доктор снова, как ив прошлый раз, потрогал мои соски и, взяв со стола какую-то иголку, «почиркал» ею мне по животу, одновременно ущипнув меня за бок. Это не сильно меня удивило, потому что нечто похожее делала со мной когда-то и школьная медсестра -во время общего осмотра она также слегка «поцарапала» мне грудь тупой металлической ложкой (или как эта штука называется — та, при помощи которой врачи смотрят горло?).
Но это, разумеется, были только «цветочки». Приобняв меня за талию, врач подвел меня поближе к столу и, сев передо мной на стул, начал ощупывать мои половые органы, спрашивая при этом, живу ли я половой жизнью, мастурбирую ли, и так далее: Это только потом, несколько лет спустя я понял, какое удовольствие доставляют такие вопросы врачу, даже если «пациент» — всего лишь партнер по ролевой игре. Они кайфуют от того, что ставят «подопытного» в неловкое положение, смущают его (особенно — если это молоденький мальчик) . А тогда я просто испытывал чувство стыда, и бурчал что-то невнятное в ответ — насчет «нехватки времени» на девушек, насчет того что «мастурбирую РЕДКО» , и т. д. Хирург сказал мне повернуться к нему задом и нагнуться. Я почувствовал, как он ощупывает и раздвигает мои ягодицы руками, смазывает мне анус и вводит туда палец: В этот момент я больше всего боялся, что у меня встанет член — и я старался представлять себе разных уродов из фильмов ужасов. Этот способ сработал, и я не возбудился. И врач наконец отпустил меня из своих объятий, сказав:
— Что-то попа мне твоя не нравится. Надо будет посмотреть потом получше, может даже отсрочку
тебе дадим.
— А что такое? — спросил я.
-Ну я не знаю, это в поликлинике надо смотреть, не здесь. А тут у меня приборов даже нет таких:
Он встал со стула, снова сел за стол, и начал высматривать что-то в своих бумагах.
— Та-а-ак, — устало вздохнув, проговорил врач, — Распо-о-опов: Что ж мне делать-то с тобой, а?
Я ж сегодня занят до вечера до самого: Вот часов в семь только смогу вечером тебя посмотреть. Приходи, короче, где поликлиника наша знаешь?
Я кивнул.
— Ну вот, а зовут меня Бахметьев, Игорь Николаевич (фамилия и имя изменены — Авт.) , спросишь там, тебе скажут где восьмой кабинет мой.
Только ты это: Не говори никому, родителям особенно, что ко мне пойдешь, понял?
— Почему? — Не понял я.
— Да потому что понабегут ко мне твои предки, бабушки-тетички, и не слезут с меня потом, мол, помогите, в армию не забирайте его! Знаю я их! Короче, если я рядом с собой хоть одного твоего родича увижу — пишу тебе «годен» сразу, и все, понял меня? На фиг мне это надо:
Я пообещал доктору никому не говорить и, натянув трусы, вышел из кабинета. С одной стороны, я был окрылен перспективой отмазаться от армии, но то, что сказал мне Бахметьев про мою попу, меня сильно расстроило. Уж чего-чего, а попу я «терять» никак не хотел (так ни разу и не попользовавшись ею) ! Погруженный в свои грустно-радостные мысли, я прошел последнего врача и, разобравшись насчет прохождения комиссии, оделся и вышел на улицу:
Дома я ничего не сказал родителям — просто провалялся несколько часов на диване перед телевизором и, отпросившись, пошел в поликлинику.
Там я быстро нашел восьмой кабинет и, подойдя к двери, постучал.