— Вот как-то встретил я Баркова.
Услышал речи молодые, но…
для кого они срамные?
Ему,
навеяло тоску.
— Ни сдуру — смолоду
(мне девятнадцать)
брожу по городу
хочу отдаться.
Ни тетке-пьянице
ни девке Катеньке
хочу отдаться
мужчине-дяденьке.
Куда ж податься
с последней мелочью?
хочу отдаться
Иван Сергеичу*.
— Хотеть не вредно,
но ты одумайся.
Всего-то сколь тебе?
Болезнью кончится.
Жизнь тебе дадена,
но не для дяденьки.
И в счастье, радости
пожить-то надобно.
Что, ты оставишь,
для жизни будущей?
Подумай, родненький,
не мучайся.
— А я не мучаюсь.
Как есть —
так будет пусть!
— О да;
вновь каждый рассуждает,
о будущем хорошей жизни.
И да,
порой не каждый знает —
как подло, жалко и постыдно
бывает
в будущих мгновеньях,
когда уж жизнь твоя не в радость
и не воротишь дни лишенья,
что отразились в жизни нашей.
Уж не вернуть годов —
то время,
когда не думал ты и, в страсти,
отдавшись, дяди в растерзанье,
усладу в сексе находил.
— Никога не думал, что ж*па пишется через два П!
Бродил по улицам в восторге,
ища порою новой встречи.
Но жизнь ушла
и новой речи
ты не услышишь никогда.
А так хотелось бы вернуться —
к чужому телу прикоснуться,
дыхнуть теплом в лицо, но что…
что было то уже ушло.
И так,
метаясь в страсти, вернуться хочется,
но счастье
уж не воротишь.
Жизнь ушла.
До новой же…
не родила,
тебя молоденькая мать.
Не дал задатков ты опять,
для будущего своего.
И это,
друг мой,
не ново.
Подумай.
Поразмысли впредь:
Что лучше —
жить,
иль умереть?