Мальчик из хорошей семьи — Новелла

Мне придумался сюжет, который захотел воплотиться не в одном, а сразу в двух рассказах. Вот первый из них. Предупреждаю: этот сюжет основан на моем любимом фетише, которым я давно задолбал читателей 🙂 ***
— Саша?
— Ддда…
— Ну так чё стоишь? Полезай.
Сашка глядела на бритую голову водителя, пытаясь что-то понять.
— Эй, ты чё, прибацанный, что ли? Полезай, мы и так опоздали.
Сашка, наконец, подошла к машине.
«Что ты делаешь?» — кричал внутренний голос, когда она открыла дверь и влезла в салон, широкий, как их гостиная. — «Тебя отвезут в бордель…»
Она ничего не могла возразить ему — и просто села в мягкое кресло, утонув в нем, как в перине.
— Дверь за тобой закрывать надо? Швейцар нужен, да?
«… Выходи!» — орал внутренний голос.
Сашка взялась за дверь, помедлила… и захлопнула ее. Машина тихо тронулась.
«… Что ты наделала!» — надрывался голос.
Но другой голос, хорошенько забытый — настолько, что Сашка не сразу узнала его — гудел тихим щекотным гулом, постепенно заглушая первый.
Он нашептывал ей одно только слово:
«ПРИКЛЮЧЕНИЕ…»
Водитель не разговаривал с ней. Когда они приехали, он буркнул — «пойдем», — и Сашка шла за ним по роскошному коридору, обставленному во всех существующих стилях всех времен и народов.
Они шли долго, так долго, что Сашка не нашла бы дороги обратно. «Это Эребор, виртуальный замок в виртуальном мире» — фантазировала она, хоть и знала, что это всего лишь обыкновенный дом обыкновенного толстосума.
Наконец они подошли к какому-то кабинету. Водитель приказал Сашке ждать у входа и вошел вовнутрь, не прикрыв дверей. Сашке очень хотелось подсмотреть, но она боялась.
— Прибыл… Все нормально… — слышалось из-за двери. — Да, побрился, как и договорено…
— Где он? — спросил усталый голос.
— Стоит у дверей.
В дверной щели показалось красное и необъятное, как показалось Сашке, лицо — полглаза, губы, как тюленя, бритая макушка. Полглаза смотрели на Сашку, и она покраснела.
— Похож на девчонку, — сказали губы. — Не педик?
— Что вы, Иннокентий Петрович! Все проверено. Мальчик из хорошей семьи, две недели выбирали.
— Ладно. Проведи его к Лешеньке.
— Пошли, — сказал водитель, выходя к ней. Сашка снова пошла за ним, млея от страха.
«Меня приняли за мальчика», думала она. «Из хорошей семьи…»
***
Сашка сама не знала, зачем онапобрилась налысо.
Она не могла объяснить этого ни себе, ни другим. Просто однажды, разыскивая вконтакте Мишу Лысого, своего френда по твиттеру, она случайно набрела на сообщество бритых девушек.
Скорчив гримасу — ну и ну, мол, — Сашка не удержалась и заглянула в их альбомы.

Девахи были одна страшней другой, но почему-то, когда Сашка смотрела на них, в ней шевелился странный холодок. Она представила, каково это, когда твои волосы сбривают под корень, и холодок усилился.

Хмыкнув еще пару раз, Сашка закрыла дурацкое сообщество и продолжила поиски Миши. Потом встала, подошла к зеркалу и придавила к голове шевелюру, похожую на копну золотого пуха. Шевелюра не придавливалась, и пришлось смочить ее водой.
Сашка сразу стала какой-то круглоголовой и ушастой, как варан. (Почему-то она была уверена, что вараны круглоголовые и ушастые.)
— Уродство какое, — сказала она себе и взбила шевелюру, чтобы убрать круглоголовость.
Ночью ей приснилось, как ее бреют, и она проснулась в холодном поту. Сон не шел, и Сашка полезла в ютуб, чтобы посмотреть, Как Это Бывает.
Ролики подтверждали то, в чем она и хотела убедиться: лысины уродовали девушек, их было жалко до слез, — но холодок почему-то не уходил, а нарастал, превращаясь в зудящий ком под ложечкой. И даже мама, заглянувшая в комнату (Сашка успела выключить лысый ролик, будто в нем было что-то стыдное) — даже мама спросила Сашку, чего у нее такой смурной вид.
К вечеру Сашка знала, что хочет побриться. Вот просто хочет и все, несмотря ни на что. Ей было страшно, хотелось плакать, но она знала, что пока она не побреется — ей не будет счастья на свете.
Несколько днейона маялась, как чумная, пока наконец не набралась храбрости и не попросила папу.
— Дочь моя! Ты не перегрелась? — спросил тот, когда понял, что она не шутит.
Полчаса он отговаривал ее, а Сашка, красная, как рак, не могла придумать никаких доводов, кроме «ну пожалуйста».
Когда она уже потеряла надежду и решила забыть эту дурацкую идею раз и навсегда, папа взял электробритву:
— Только потом не жалуйся, что я тебя не отговорил.
Сашке стало страшно, как никогда. Холодок, зудевший в ней, захлестнул ее так, что она не могла говорить. Молча, сжав губы, она дала себя усадить, обвязать полотенцем, чтобы волосы не липли к телу…
— Не передумала? — спросил папа.
«Передумала! Передумала!» — хотела крикнуть Сашка, но горло не слушалось ее, и она вместо этого мотнула головой.
Зажужжала машинка. «Мамааааааааа… « — пищала Сашка про себя (вслух она стеснялась). Жужжание усилилось, и в голову ее впился вибрирующий холод, вгоняя мурашки в тело.
«Ааааааааааа… « Ощущения были неописуемые: кожа на голове расцветала тысячами нервных соцветий, будто с нее снимали корку. Хотелось извиваться, скулить и елозить по стулу.
Чтобы папа не догадался, Сашка закрыла глаза и покачивалась, всхлипывая, пока тот брил ее.
— Таааак… И таааак… — приговаривал папа, делая вид, что не замечает ее слез. — Обстрижем барашка… а из шерсти носочки свяжем… Наклони-ка голову… теперь подними… Ну ты и красавица, дочь!
Она не поняла, шутит он или нет. Она вообще ничего не понимала, кроме того, что все кончено, и она теперь лысая. Лысая. Лысая…
— Погоди, еще надо блеск навести. Или ты хочешь быть щетинистой свинкой? Нет?
Папа вымазал свежую Сашкину лысину кремом и начал скоблить ее безопасной бритвой…
В этот момент мама, незаметно вошедшая в комнату, издала оглушительный вопль.
Впоследствии бритье бедовой Сашкиной головы стало любимым семейным ритуалом, в котором с удовольствием участвовали и папа, и мама. А тогда, в первый раз, эмоций было столько, что на их фоне поблекло даже Сашкино впечатление от самой себя.
«Неужели это я?» — думала она, глядя в зеркало. Оттуда на нее смотрел розовый марсианин с оттопыренными ушами.
То, что случилось, нужно было осознать. Прочувствовать. Для этого Сашка удрала на улицу, прокравшись мимо не узнавших ее соседей.
Ветерок непривычно холодил голову. Рука, все время поднимавшаяся поправить волосы, не находила ничего, и Сашка всякий раз говорила себе — «стоп, я же лысая». Лысая…
Тот самый холодок не исчез, а растекся по всей Сашке и зудел теперь не под ложечкой, а в каждой клетке ее тела, вдруг ставшего легким, как пух. Сашка не могла определить для себя это чувство, пока не поняла, что это свобода. Головокружительная, новая и странная свобода. И еще она вдруг поняла, что счастлива. Ей хотелось кричать и танцевать.
— Сбылась мечта идиота, — сказала она себе. — Хэйяяяяя! — заорала она, но тут же застеснялась и рванула наутек, как маленькая.
— Эй, пацан, осторожней! — крикнул кто-то.
Сашка завертела головой на бегу, высматривая неосторожного пацана.
— Иииииы! — вдруг взвизгнула она, и одновременно с ней — тормоза «Волги».
— Ебанутый? Слепой? — орал ей водила, высунувшись из окна.
«Меня приняли за мальчика. Любопытно», думала Сашка, когда ее перестало трясти.
Она была в куртке и джинсах, без макияжа. Фигурка у нее была крепенькая и гибкая, как у тигренка, грудь — не то что бы никакая, но и не вымя, как у глянцевых телок. «Нормальный второй размер», говорил ей папа, когда учил ее делать массаж груди. (Он у нее был доктор.) Ростом она была с синичку, как говорил все тот же папа…
— Мальчик, время не подскажешь? — спросили рядом.
— Полпервого, — ответила она, прислушиваясь к своему голосу. Он у нее был низковатым и хриплым, будто Сашка полжизни курила, как паровоз, а другую половину кисла в проруби и простыла навсегда. Так было с тринадцати лет…
***
Определить мальчишеский прикид не составило труда. Во-первых, куртка, чтобы скрыть талию и бедра. Во-вторых, джинсы, и не дудочкой, а обычные, ровненькие. Чем мешковатей — тем лучше. Кепка, кроссовки, черные очки. Само собой, никаких мазилок. Рюкзак с тысячей карманов, который папа подарил ей на ДР. (Все говорили — «разве девушке дарят такое, тем более в восемнадцать лет?» — а Сашка забила на всех и была

Приходит один паренек на дискотеку в медучилище. Заходит в зал, оглядывается по сторонам и разочарованно говорит:
— Вот блин, да — мед. Ни одной новой дырки!

счастлива…)
Готово: она — Шурик, бритый мальчишка-хулиган, гроза чердаков и подворотен.
— Па, я похожа на пацана? — спросила она, войдя в образ.
— Абсолютно мимо, — сказал тот. — Типично женская пластика, весьма приятная для мужских глаз, между прочим. Хочешь косить под пацана — не красуйся, освободи тело. Тогда бедра перестанут сами собой выгибаться, будто ты Мэрилин Монро… А зачем тебе это нужно?
— Да так, — огорченно буркнула Сашка.
Ответить на этот вопрос было еще труднее, чем на «зачем ты побрилась?»
Она старалась ходить мешковато, вразвалочку, как матерые гопники, и ей казалось, что у нее неплохо получается. Лето стояло холодное, и джинсы с курткой были вполне кстати.
В один прекрасный момент она вдруг испугалась, что разучилась быть девушкой, прибежала домой, скинула пацанский прикид, натянула самое сексуальное платье, какое у нее было, сделала себе макияж, как у привидения, нацепила длинные серьги, повязалась платком и вышла во двор, покачивая бедрами. Эффект был вполне оглушительный, и Сашка немного успокоилась.
Но все равно жить лысой было так странно, что она несколько ночей подряд просыпалась в слезах. Сбритые волосы она собрала, и по ночам, когда никто не видел, становилась перед зеркалом и обматывала ими голову, чтобы вспомнить, как они там росли.
Однажды, когда Сашка стояла на остановке, перед ней притормозил черный лэндровер, крутой, как олигарх в пиджаке…
Через каких-нибудь десять минут ее подвели к большим голубым дверям.
Сердце колотилось, хоть она еще не знала, что ее ждет за ними.
— Входи, — сказал водитель, вводя ее в комнату.
Она вошла и ойкнула.
Это было нечто вроде больничной палаты, уставленной всякими непонятными агрегатами.
У стены стояла