Я уже говорил, что план был придуман заранее.
Пунктом первым и одним из главных в нем шло: «постоянно показывай ей, будто относишься к ней как к совсем мелкой, как к детсадовке». Так я себя и вел.
По дороге домой мы познакомились. Девочку звали Дашей. Я разрешил называть меня на «ты», и она легко приняла такое обращение.
И вот я, наконец, открыл входную дверь дома. Мы шагнули за порог. Активная часть плана началась.
— Голодная? — спросил я. Она неуверенно кивнула.
— Сейчас поставлю ужин, скоро все будет.
Оставив Дашу в прихожей, я зашел на кухню, поставил подогреваться мясо и гарнир. А пока сделал пару бутербродов с колбасой, налил стакан сока и вернулся с этим к робко жмущейся к входной двери девочке.
— Держи для разгона, а скоро нормально поедим.
Бутерброды исчезли в момент. Бедняга действительно наголодалась.
— Так, — небрежно сказал я, — в таком виде я тебя в комнаты не пущу. Заросла грязью по уши. Еще и вшивая, небось?
— Я не вши… — возмутилась Дашка.
Но я ее перебил и не терпящим возражений тоном отрезал:
— В ванну!
Распахнул дверь в ванную, включил свет, пустил теплую воду и скомандовал:
— Тряпье кидай в этот таз, а сама залезай. Я из тебя быстро человека сделаю!
Малышка кивнула и начала было снимать платье, но потом остановилась и недоуменно уставилась на меня. Я не выходил.
— Спасибо, — вежливо дала она мне понять, что стесняется раздеваться при мне.
— Раздевайся и залезай в ванну, — сделал я вид, будто ничего не понял.
Наступил решающий момент. Я сейчас обязательно должен был оставить девочку без трусиков. Но не силой. Это должен быть ее выбор.
— Я сама помоюсь, я уже давным-давно умею, — сделала еще одну попытку уладить ситуацию миром Дашка.
— Вижу, как ты сама умеешь, — ответил я, поворачивая ее к зеркалу, — вон, загадилась с ног до головы как чушка. Воняет от тебя как из помойки, умелица. Залезай без рассуждений!
Девочка занервничала. Вдруг она попала к какому-то насильнику? Но я держался спокойно, говорил строго и уверенно. И все время подчеркивал всем своим поведением, что почему-то вижу в ней совсем маленького ребенка. Ну что же, многие взрослые, особенно мужики, не разбираются в детях. На насильника я похож не был.
Даша задумалась. И решила прояснить ситуацию.
— Я не буду при тебе мыться.
— Очень жалко, — сказал я, — но такую засранку я пустить в дом не могу. Или я тебя сейчас как следует отмываю, или поехали, отвезу тебя обратно, возвращайся в свой подвал.
— А может, . . — шмыгнула девочка.
— Ничего другого быть не может, — отрезал я. — Или ты сейчас залезаешь в ванну, или мы прощаемся. В доме такие грязнули не живут. Ну, выбирай.
Я с замиранием сердца ждал ее решения, изо всех сил изображая на лице спокойное безразличие. Наступил момент истины. Заведется у меня дома прекрасный голенький зверек? Или сейчас мы попрощаемся навсегда?
И Дашка решилась.
— Отвернись, — попросила она, краснея, и взялась за пуговицу на воротнике платья.
Пока девочка раздевалась, я старался на нее не смотреть. Ни в коем случае нельзя было показать, что мне это интересно. Ведь у Дашки не началась истерика только по одной причине. Эта дурочка поверила, будто считаю ее совсем малявкой.
А что должен чувствовать подросток, которого непонятно почему считают чуть ли не ясельным ребенком? Дашку такое отношение не должно пугать (и отлично! только поэтому она сейчас раздевается при парне, которого впервые в жизни видит) . Но зато должно дико обижать, и это тоже замечательно: по моему плану, эта ее обида очень поможет чуть позже развить наши отношения.
И вот уже чудо свершилось: в моей ванне, скорчившись и закрывшись руками, сидит голышом чудесная девочка! Она вся ужасно покраснела от стыда. И от этого стала еще прекрасней. У меня даже дыхание перехватило от желания всласть, досыта залапать ее. Но делать этого было, конечно, пока нельзя. Даже разглядывать было пока нельзя. Я сглотнул комок в горле. Восстановил дыхание. И пустил теплую воду.
Я очень тщательно вымыл Дашке голову, потом полил средством от паразитов. Оно должно было оставаться на волосах не меньше десяти минут. Поэтому мы перешли к мытью остального. Я заставил девочку встать в ванной. Она поднялась, повернувшись ко мне спиной. И так и стояла, скрючившись в три погибели и зажавшись руками.
Я не стал спорить. Хорошенько несколько раз вымыл ее сзади и бока. Потом по одной отмыл ручки. Потом ножки, не касаясь попки. И только после этого развернул ее лицом к себе. Она продолжала закрываться, но я не возражал. Оттер ее спереди, кроме сисек и письки (которые я пока даже ни разу не увидел) . А потом вручил мочалку Дашке:
— Раз ты такая стеснительная, то сиськи-попки-письки помой сама. Но как следует. Даешь слово?
— Да, — прохрипела девочка, которая к этому времени от своей голопопости, натирания мочалкой и моего небрежного упоминания ее «неприличных» мест стала рубиновой. Она так замечательно стеснялась, была такой милой и обаятельной, что я решил: в таких «краснокожих» ей у меня предстоит играть частенько. Буду стыдить и любоваться ее алым свечением.
Но до этого, конечно, было далеко. Приручение только-только началось. Я демонстративно отвернулся. И занялся вещами:
— Так, теперь твои тряпки, — я брезгливо пошевелил сваленные в таз грязные лохмотья, — попробую сейчас их замочить. Если получится, потом в стиралке их прокрутим. Хотя у меня большие сомнения, что они хоть как-то отстираются. Ладно, попытка не пытка.
Я насыпал в таз порошок и залил водой из умывальника.
— А вонючие какие они у тебя! — Фыркнул я. — Вынесу пока из дому их. Мойся как следует, сейчас вернусь.
Я выставил таз наружу, заглянул на кухню (все давно разогрелось) и не спеша вернулся к своей новенькой и уже почти чистенькой живой игрушке. Спросил, хорошо ли она помылась, смыл средство от паразитов и еще разок промыл волосы шампунем.
— Ну, вот и все. Ух ты, а ты у нас беленькая, оказывается. И волосы у тебя чудесные. Жалко, что под мальчика пострижены, ну да еще отрастут. Приятно быть чистенькой? Теперь выбирай. Если хочешь, наберем водички и поваляйся в ванне. А я пока уйду, чтоб тебя не смущать. А хочешь, вылезай. Ужин готов и ждет.
Конечно, беспризорница выбрала ужин!
— Правильное решение, — одобрил я.
Она по-прежнему закрывалась руками. Я не стал ей мешать, просто взял за ручки у самых плеч, вытащил из ванны, в которой она стояла, и поставил на круглую табуретку-таблетку.
Сейчас от меня требовалось точно исполнить маленькую сценку: нам предстоял очередной критический момент.
Снял с крючка полотенце (в ванной оно было единственным, остальные я днем спрятал под ключ — вместе со скатертями и вообще всеми лежащими в свободном доступе тряпками) . Хорошо вытер Дашку, но не пытаясь оторвать ее ручки от мест, которые она прикрывала. Сунул полотенце девочке:
— Сиськи-письки-попки вытираем быстренько!
Дождавшись, когда она промокнула свои сокровища, забрал полотенце обратно. А чтобы это выглядело оправданным, еще раз вытер ей ноги, на которые снова накапало сверху.
— На будущее запоминай, — я потряс перед ней полотенцем, — как только помоешься и вытрешься, полотенце отправляешь в стирку. Вот так. Чтобы грязными не вытираться.
Я кинул его в стиралку, захлопнул дверцу и нажал кнопку. Программа была выставлена заранее. Машина щелкнула, запирая дверцу. Мигнула индикаторами: включилась защита от детей. Теперь, не зная кода, стирку не остановить. И барабан начал крутиться.
— А теперь идем ужинать, — я взял Дашку за плечо и мягко подтолкнул.
От растерянности она послушно шагнула в коридор. И только там сообразила:
— А вещи?
— Я ведь твои замочил. А чистых девчоночьих у меня нету. Откуда?
— Но я же не могу ТАК ходить!!! — девочка даже присела от ужаса. А ее глаза превратились в два огромных синих блюдца.
— Ерунда, пока без них побегаешь. Все равно у тебя еще ничего не выросло. Да никто тебя и не увидит. Я живу один, а мне ты даром не нужна, малявка, — как можно небрежней отмахнулся я. — Идем, ужин остынет.
— Ты… Ты… Отдай мои вещи!!!
— Те вонючие тряпки?
Дашка кивнула.
— Они только недавно замочены и плавают в тазу.
— Отдай!
— Ребенок, — я старался почаще поминать ее возраст, чтобы одновременно успокоить и обидеть, — мы с тобой договорились. Золушки-засранки в этом доме не живут. И жить не будут.
— Отдай!
— Хорошо. Идем.
Мы вышли в прихожую и остановились у входной двери.
— Я тебя не держу. Твои лохмотья благоухают у крыльца. В дом я тебя в них не пущу, конечно. Если хочешь, надевай их. И мы прощаемся. В машину я тебя тоже посадить не смогу в мокром, извини. Но дам деньги на автобус. И пожрать заверну с собой.
Дашка замолчала. Она поняла, что никто ее не держит, и немного растерялась.
— А хочешь, оставайся. Тряпки еще часок покиснут, потом попробую их отстирать. Вдруг выйдет? А нет, куплю тебе все новое. Да и по любому надо будет нормально тебя одеть.
Девочка испытующе смотрела на меня. Я щелкнул замком и распахнул дверь.
— Вон там таз, видишь?
Мы помолчали. Я старался не смотреть на нее, чтобы не спугнуть.
Прошло около минуты. И вдруг я почувствовал, что Дашка решилась.
— Ну что, куда идем, на улицу или на кухню? — мягко спросил я, хотя и так уже понял.
В ответ малышка только смущенно чуть пожала плечами и опустила покрасневшее личико.
— Ладно, пошли, пока теплое.
Я закрыл дверь. Ободряюще тронул девочку за плечо: она должна привыкать к моим прикосновениям. Мысленно поздравил себя, что разыграл весь этот длинный и трудный психологический этюд, ни разу ни в чем не проколовшись.
— Да это прекрасно!
— Но я не помню, зачем…
Так же мысленно стер со лба трудовой пот.
И не глядя на Дашу, чтобы не смущать, повел ее ужинать.