«ВОН!!!» Надпись эта, аж с тремя восклицательными знаками, была жирно выведена чёрным маркером на плакате, висевшем напротив меня в вагоне метро. На фоне храма Василия Блаженного застыла группа гастрабайтеров, которым Москва распахивала гостеприимные объятия — при наличиии регистрации и разрешения на работу, естественно. Ехать мне было ровно час, поэтому, за неимением альтернативы, я внимательно и с интересом изучал данное произведение пропагандистского искусства поздне-лужковской эпохи. С автографом анонимного москвича, коротко и ёмко выразившим — с помощью маркера — свое отношение к миграционной политике столичных властей. «ВОН!!!» Путевой рабочий с огромным разводным ключом и усами а-ля Тарас Бульба. Молдаванин непонятного рода занятий в шляпе а-ля вокалист «Здоб-ши-Здуб». Высокий горец в поварском колпаке с блестящими шампурами и нанизанным на них шашлыком. Я живо представил себе этого гордого южанина в зелёной бандане и с окровавленным кинжалом вместо шампуров. Получилось очень естественно и органично.. Интеллигентно-прибалтийского вида официантка с чем-то на тарелке, протянутой в мою сторону. Я вспомнил, что проституток из стран Балтии в Москве зовут «шпротами». Кстати, а где на этом плакате собирательный образ многотысячной армии столичных жриц любви? И каким он
К ceкcу надо относиться с Юмором! Не встал — похихикали и баиньки!
должен быть? Это вам не дворник в оранжевом жилете, тут всё сложнее и разноплановей. Спускаясь взглядом от плаката, по чёрному проёму окна, я остановил его на той, что сидела напротив. Даже сидя, она производила впечатление девушки высокой. В первую очередь, обращали на себя внимание идеальной формы ноги, заполнявшие пространство между короткими белыми шортами и белыми же туфлями на каблуках сантиметров в двенадцать, не меньше. Визуальный эффект усиливался за счёт контраста белого с зеленовато-коричневой кожей. На левом бедре негритянки был отчётливо виден даже не шрам — грубый рубец. Как будто кто-то провёл по ноге девушки, до самого колена, большим тесаком с зазубренным лезвием. Порвавшим атласную кожу и мышцы под ней, которые, срастаясь, образовали бугристую узловатую гряду с сужающимимся концами. Она была именно негритянкой. Во-первых, потому, что я терпеть не мог, когда под гнётом политкорректности, в «афроамериканцы» записывали абсолютно всех чернокожих, включая и тех, кто в Америке не то, что бы не родился, но даже и не был никогда. А во-вторых, черты лица девушки, гипертрофированные фиолетовые губы и широкий нос не давали разгуляться мыслям о том, что среди её предков могли оказаться похотливые белые плантаторы, из поколения в поколение разбавляшие африканскую кровь своих служанок. Меня всегда забавляло, как на лицах чернокожих девчонок смотрятся тени и помада, предназначенные, в общем-то, для белых женщин. Равно, как и татуировки у многочисленных спортивных и поп-звёзд негритянского происхождения, сливающиеся с их природно тёмной кожей. Почему никто не додумался сделать негру татуировку чем-нибудь отбеливающим? Перекисью водорода, например. Впрочем, у девушки, сидевшей напротив, татуировок видно не было. Да и мейк-ап, если и присутствовал, то не бросался в глаза. Москва — самый большой город Европы, да и в мире, по численности населения, находится не на последних местах. Люди здесь встречаются очень разные, а зачастую и разноцветные. И если азиатки всегда воспринимались мною просто, как немного другие, то на женщинах чернокожих всегда лежала печать инопланетности. Никакого расизма, но секс с негритянкой в моём представлении выходил за рамки обычного соития между двумя представителями хомо сапиенс. Ребята, с которыми я работал, рассказывали о том, как выписывали себе вскладчину чернокожих проституток. Правда, истории эти вертелись в основном вокруг патологической жадности экзотических жриц любви, клянчивших деньги сверх того, что уже было уплачено сутенёру. Физиологические сюрпризы в рассказах коллег не описывались, что я относил на счёт их неразвитой фантазии. Единственным отступлением от африканского происхождения моей попутчицы были распрямлённые волосы, которые она задумчиво перебирала пальцами с длинными перламутровыми ногтями. Я обратил внимание на то, что при девушке не было обязательного женского аксессуара — сумочки. «Странно, — подумал я, — а как же ключи, деньги.. Телефон, наконец?» Одежды на чернокожей было всего-ничего. Упомянутые выше шорты и салатового цвета топ. Пока я размышлял о том, куда можно ехать ночью, без каких-либо атрибутов, связывающих человека с цивилизацией, поезд сбавил ход, подъезжая к Марьино. Девушка вдруг выпрыгнула из своих мыслей и посмотрела мне прямо в глаза. Глядя друг на друга, мы синхронно поднялись и вышли на перрон, куда я пропустил её перед собой. -Добрый вечер, — сказал я, — вы говорите по-русски? -Да, — кивнула она и устремилась к выходу из метро. Пропорционально ноги у неё оказались даже длиннее, чем представлялось изначально. Для меня это не стало открытием. Общеизвестно, что если поставить рядом чёрную и белую одного роста, то попа негритянки будет выше от пола, уж так распорядилась природа. Но моя новая знакомая рванула к выходу, шагая так размашисто, что мне пришлось едва ли не сорваться на бег, чтобы её догнать. -Подождите, — воскликнул я, когда мы поравнялись. А потом с языка посыпалось то, что мой мозг контролировать уже просто не успевал. -Время позднее, — частил я, — такой девушке, как вы, опасно сейчас появляться на улице одной. Это глухой район, здесь много скинхедов, — старался напугать её я, набиваясь в провожатые и параллельно думая о том, что сам, ёлки-палки, выгляжу, как классический бритоголовый. Минимум волос, футболка с кельтским крестом во всю грудь, армейские ботинки и камуфлированный рюкзак на плече. Да и «личико», как могла бы выразиться Татьяна Толстая, «неудобосказуемое». На нас начинал коситься полицейский, до этого флиртовавший с дежурной по станции. Но мы уже поднимались по лестнице, и я продолжал нести ахинею, а девушка быстро цокала каблуками по мраморным ступеням, и было совершенно непонятно, слушает она меня или нет. Ночное Марьино встретило нас огнями Люблинской, свежим, после недавнего дождя, воздухом и жирно блестевшим асфальтом. По лужам, разбрызгивая воду, проносились машины. Мы прошли, плечом к плечу, несколько десятков шагов в сторону от метро, когда девушка вдруг остановилась так внезапно, что я едва успел затормозить. Неведомо откуда в её руках возник телефон. (Откуда? Карманов на её шортах вроде бы не было). Набрав номер, негритянка, после небольшой паузы, возбуждённо заговорила по-французски, не переставая при этом оглядываться по сторонам, будто с трудом узнавая окрестности. Наконец, дала отбой и, зажав телефон в руке, растерянно посмотрела на меня. -Дайте мне сто рублей на такси, пожалуйста. «Вот это номер, — подумал я. Просто поговорить со мной и то не хотела, а тут сразу про деньги. Правы были пацаны, все эти чернушки — твари меркантильные. Да и что это за такси, на которое ночью, в Москве, хватит такой суммы?» -У меня нет ста рублей, — ответил я. Девушка разочарованно отвернулась. -Нет у меня ста рублей, — повторил я и, неожиданно для самого себя, продолжил: -У меня есть пять тысяч, которые я отдам тебе, если ты сейчас пойдёшь со мной и останешься до утра. Живу я здесь, — и показал пальцем на громадный угловой дом, понизу освещённый уличными фонарями, а верхними этажами уходивший в ночное небо. -Пойдём?