«… отправляется в шесть часов сорок пять минут.» Механический, звенящий голос периодически будил Машу всю ночь. Она, в основном даже не открывая глаза, проверяла на месте ли вещи и снова проваливалась в неглубокий сон. В этот раз было понятно, что уснуть уже не получится. Уставшая спина ныла, затекшие ноги требовали разминки, да и в кистях рук, которые девушка держала в карманах джинс, сжимая телефон, паспорт и ключи, уже чувствовалось неприятное покалывание. Большие часы показывали 6-30. Приведя себя в порядок настолько тщательно, насколько это позволяли условия вокзального туалета, Маша отправилась на поиски места, где можно перекусить. Небольшой фаст-фуд встретил ее калейдоскопом аппетитных запахов, заставивших живот предательски заурчать. Пицца и кофе. Почти как дома. И стул мягкий. После плацкартной полки, деревянных парковых лавочек и пластикового сиденья, на котором она провела ночь, этот стул показался ей царским троном. Удобно, можно заказать еще пиццы, но вокзал уже успел ей опостылеть, да и затекшим мышцам прогулка не помешает.
9-00, до встречи три часа. Три часа. Интересно, четыре года это сколько часов? Они не виделись и не общались 39 534 часа. Неудивительно, что когда телефон заговорил таким знакомым и в то же время очень изменившимся голосом, Маше было трудно поверить в реальность происходящего.
— Привет! Узнаешь? Боже, Маха, у тебя голос совсем не изменился! Кого из наших видишь? С Захаровой общаетесь еще? А я тут Соколова встретила, в супермаркете случайно столкнулись, представь!
Удостоверившись, что не спит и не сошла с ума, Маша сразу поняла — второго шанса не будет. Она должна встретиться с ней, увидеть, что это уже совсем другой человек. Что реальная Юля не имеет ничего общего с той Юлей, которую она помнит. Только так можно наконец успокоить призрак своей первой любви, который все это время жил в самых отдаленных, уже покрытых пылью и паутиной времени, уголках ее памяти. Последнее время этот призрак вел себя тихо, и Маша научилась не обращать на него внимания, но стоило какой-нибудь мелочи пробудить воспоминания, как он начинал громыхать своими цепями и тянуть туда, обратно, в прошлое, где она была одновременно так счастлива и так несчастна.
Как бы ни пыталась Маша, но вспомнить с чего началась их дружба она не могла. Скорее всего они случайно оказались за одной партой, наверное начали болтать о какой-то ерунде и после этого уже всегда сидели вместе. А вот момент, когда дружеская привязанность превратилась в нечто большее, запомнился навсегда. Проснувшись весенним утром, Маша, без особой на то причины, почувствовала, что ей срочно надо увидеть подругу. Если они не встретятся сегодня, то мир станет намного серее и скучнее. В тринадцать лет мысли все еще были по-детски искренни и чисты. «Вот она, настоящая дружба», — думала Маша, млея от счастья, когда во время загородной экскурсии Юля заснула в автобусе, положив голову на ее плечо. Время шло, подруги росли и менялись, менялось и чувство, поселившее в девочке тем весенним утром. Долгими бессонными ночами Маша убеждала себя: «Это дружба, крепкая дружба. Ничем кроме дружбы это быть не может». Друзья скучают, когда долго не видятся, они понимают друг друга без слов, если друг рядом весь мир выглядит по-иному, ярче, осмысленней и интересней. Но вряд ли друзья чувствуют жгучую тяжесть в низу живота от случайно затянувшегося прикосновения, вряд ли у них земля уходит из-под ног от одного взгляда на искреннюю улыбку подруги, и уж точно им не снятся эти странные сны. Девочка отчаянно строила для себя убежище из бесчисленного количества доводов, но никакие аргументы и отговорки не могли
— Как мне быть? Ведь он все узнает?..
Подружка:
— А ты прикинся девственнецей, как только начнете кричи, будто тебе больно!..
Сказано сделано… Первая брачная ночь у молодых. Проститутка кричит во всю, он тоже кричит —
надрывается. Закончили.
Он: — Ты чего кричала то?
— Как чего? Больно было, я же девственница… А ты чего?
— Так страшно же… когда с яйцами проваливается..
устоять перед той бурей незнакомых и таких реальных, ничего реальнее для Маши в этом мире не существовало, чувств. Вскоре прятаться стало негде, не осталось другого выхода, кроме как сказать самой себе, пусть и очень тихо, тише самого осторожного шепота: «Это любовь».
Сначала было страшно — ее пугало, казавшееся тогда очень неприятным и отталкивающим, слово «лесбиянка». Пугала перспектива всю жизнь быть не такой как все, ловить на себе косые, полные неприятия и осуждения взгляды, не выдержать одиночества и в итоге оказаться в психиатрической лечебнице. Позже, когда стало ясно, что изменить себя она не в силах, страх сменился отчаянием. Осознание факта, что это терпкое чувство, от которого веяло одурманивающей свежестью, навсегда останется неразделенным, принесло с собой тоску и ощущение собственной беспомощности. Но стоило Маше увидеть Юлю, услышать ее голос, заглянуть в глаза, как и страх, и грусть, и отчаяние исчезали, оставляя после себя лишь размытый привкус ночных кошмаров.
Для счастья Маше было нужно совсем немного: видеть улыбку подруги, чувствовать ее локоть во время долгих и скучных уроков и часами разговаривать по телефону. Не хватало только одного — возможности искренне сказать Юле, что она значит для нее. Страх разбить дружбу своими же руками останавливал, хотя несколько раз она была очень близка к тому, чтобы плюнув на все, взять ее за руку, и глядя в глаза, произнести эти чертовы три слова. Первый раз это случилось зимой. Та огромная пушистая шапка-ушанка была сшита специально для Юли какими-нибудь волшебными эльфами, которые лучше всех разбираются в том, как подчеркнуть природную красоту и довести ее практически до идеала. Думая так, Маша чувствовала себя полной дурой, но ничего другого ей в голову не пришло. Ледяной статуей замерла она в школьном вестибюле, словно став свидетелем величайшего чуда в истории этой планеты. Юля, явно почувствовав такой пристальный взгляд, повернула голову, в ее глазах на миг мелькнуло удивление — очень уж странным было выражение лица подруги, но уже в следующую секунду она улыбалась своей привычной улыбкой. Следующий раз это произошло в бассейне. В душевой они заняли кабинки, располагавшиеся друг напротив друга, и взгляд ежесекундно упирался в фигуру обнаженной подруги. (Специально длязастигнутыми родителями. Подруги сидели так близко, что легкий майский ветерок, словно дразнясь, доносил до ноздрей Маши запах Юлиных волос. Они молчали и изредка передавали бутылку из рук в руки, каждая из них чувствовала о чем думает подруга, поэтому слова им были не нужны. Юля положила голову на плечо Маши, этот жест имел для них особое значение — обычно они избегали напускных выражений дружеских чувств. Никогда не обнимались и не целовали друг друга в щеку при встрече, они как-бы давали понять друг другу: «Ты и так знаешь, что дорога мне, к черту сюсюканья». Так они и сидели, слушая тихую музыку и весенний вечер, впитывая свободу, которая пьянила, похоже, сильнее чем алкоголь. В реальность их вернул мобильник Маши. — Да, мам, у Юли. Хорошо, скоро приду, — половина одиннадцатого, на самом деле, неудобно засиживаться в гостях так долго. — Я пойду…
Клубничный ликер, весна и широко открытые карие глаза. Какая уж тут может быть осторожность. Маша сделала то, что казалось ей таким естественным и искренним, все произошло само собой. Когда облака впитывают слишком много влаги — идет дождь, Маша впитала много чувств, слишком много для обычного подростка, она уже не могла держать это под контролем и просто прикоснулась своими губами к губам Юли. Нет, поцелуем назвать это было нельзя, мимолетный контакт, но даже сейчас, когда прошло больше четырех лет, Маша могла с уверенностью сказать, что ничего более волнующего и откровенного с ней до сих пор так и не произошло. Все чувства невероятно обострились. Мягкие, теплые и нежные губы, ускользающий запах и участившееся дыхание навсегда отпечатались в памяти. Повзрослев, Маша нередко после секса вспоминала тот майский вечер, и всегда приходилось признаваться самой себе, что с радостью обменяла бы даже самый бурный оргазм на повторение невинного прикосновения к губам подруги. Той ночью Маша долго не могла заснуть, в ее голове каждую секунду рождался миллиард мыслей, пугающих и дарящих надежду, заставляющих хотеть смеяться и плакать одновременно. А еще она тысячу раз задала себе вопрос: правильно ли поступила, когда набрав полную грудь воздуха, слишком много воздуха для того чтобы выдохнуть всего три слова, так и не решилась открыться Юле.
Опасения, впрочем, как и надежды не оправдались и в отношениях подруг ничего не изменилось. Они все так же всегда сидели за одной партой, после школы шли домой самой длинной дорогой и часами болтали по телефону. Однако продолжалось это не долго, дружба закончилась, и такой концовки Маша предвидеть не могла. После дня рождения Юли прошло две недели, учебный год заканчивался, и все было уже пропитано беззаботностью приближающегося лета. Когда-когда а вот в это время меньше всего ждешь, что судьба продемонстрирует тебе свой очередной выкрутас. За пять минут до начала урока в классе царила обычная кутерьма, кто-то списывал домашнее задание, кто-то бурно обсуждал вчерашний вечер, ну а большинство просто дурачились так, как будто каникулы наступили еще неделю назад. Прозвенел звонок, но стул рядом с Машей все еще пустовал. В животе неприятно засосало, Юля никогда не опаздывала. После третьего урока Машу охватила отчаянная тоска, интуиция подсказывала, что Юля не просто пропустила день в школе из-за каких-то важных дел, она ушла из ее жизни навсегда.
— Жалко, что Юлька уезжает, да? — сказала Маше на перемене одноклассница Пастухова.
— Да, жалко, — на лице не дрогнул ни один мускул, каменная маска не может выражать боль, тоску и страх.
«И весь мир перевернулся… « Именно эта избитая фраза мелькнула в голове девушки. Раньше она считала, что это просто затасканная метафора, но в тот день мир на самом деле перевернулся. Придя домой, Маша легла на кровать и уставилась в потолок. Все знали, все кроме нее. Та, которую она считала другом, дружбу с которой ставила выше любых своих чувств и желаний, уезжает, не сказав ей об этом. Ей просто плевать. Она сказала тем, кто для нее важен, Маша, очевидно же, никакой важности не представляет. Нет. Она все знает. Конечно, она все чувствовала, просто держалась рядом из жалости, теперь не хочет сопливых прощаний. Да к