Бригада таджиков выгрузилась из старенькой «Газели». Вооружившись топорами, пилами и гвоздодерами, они вошли во двор. — Ну что, хозяин, ломаем? — обратился ко мне бригадир. Немного защемило в груди, даже к горлу подкатил комок. Дом строил отец, материалы он собирал по досочке, по кирпичику, по гвоздику. Отца давно нет, а дом покосился, просел кое-где фундамент, течет крыша, прогнили балки. Ремонтировать смысла нет, да и просторнее нужен домик, внуки уже подросли. — Давайте! — ответил я и отвернулся. С этим домом связана моя юность, мое взросление и кое-какие эротические воспоминания, о которых я и хочу рассказать. Садовый участок мы получили в далекие шестидесятые годы прошлого века. В те времена похвастаться дачей мог далеко не каждый, а провести лето загородом на природе хотели многие. Как-то отец уехал в длительную командировку, а мама решила пустить к нам на сезон дачников, заодно пополнить семейный бюджет. На первом этаже у нас были две комнаты, кухня и веранда, а мои апартаменты находились наверху в мансарде. Одну из комнат мама и сдала тем летом. Дачниками оказались молодая женщина с полугодовалым ребенком и девушка примерно моего возраста, ее сестра. По воскресеньям их навещала пожилая женщина, их мама, она привозила продукты, но ночевать обычно не оставалась. Старшую звали Лена, она была женщина компанейская и веселая, быстро нашла общий язык с моей мамой. Пока мама была в отпуске, она помогала жиличке ухаживать за малышом, а то и что-нибудь постирать или приготовить. Младшая, Тоня, вела себя горделиво, с гонором, со мной почти не общалась, задирала нос и произносила умные фразы типа «каждому своё» или «замнем для ясности». Меня это несколько будировало, мне-то хотелось найти с ней контакт. Девчонка симпатичная: кругленькое личико, светло-русые волосы, заплетенные в две тугие косички, голубые глазки. И фигурка ничего — холмики грудей прорисовываются, ножки длинные, не худые, не толстые. И там, откуда эти ноги растут, тоже все в норме. Вот это место меня особо в ней привлекало — и то, что сзади, и, особенно, то, что спереди. С превеликой радостью заглянул бы ей под сарафан, но, увы, раздевал я ее только мысленно. Я пытался всячески привлечь внимание Тони — то порывался сказать остроумную шутку, то бренчал в саду на гитаре. Но она задирала нос, проходя мимо, и не удостаивала меня даже взглядом. Зато старшая улыбалась моим остротам и хвалила мои музыкальные способности: — Володя, вы хорошо играете! Когда настали жаркие дни, сестры ходили по саду в купальниках. А иногда просто в нижнем белье — в лифчиках и трусиках. Хоть и нетрудно было дорисовать в воображении то, что скрывала тонкая ткань, глаз так устроен, что ему мало фантазий, хочется зреть все воочию, так сказать, в натуре. Желание хотя бы одним глазком рассмотреть то, что скрывали Тонины трусики, становилось просто нестерпимым. В саду у нас была душевая кабинка с огромной бочкой наверху, куда мы по утрам шлангом наливали колодезную воду, чтоб за день она нагревалась, а вечером можно было помыться. Я взял буравчик и на уровне ниже пояса прокрутил дырку в доске, и воткнул туда щепочку, чтоб не было заметно. Вечером я дождался, когда Тоня пойдет в душ, подкрался тихонько, вытащил щепочку и прильнул к отверстию глазом. Тоня стояла спиной ко мне, но и вид голой девичьей попки меня возбудил. Тоня постояла немного под струями, потом закрыла воду, но выходить пока не собиралась. Она повернулась ко мне в пол-оборота, мне стало видно, что одну руку она сжимает бедрами. Бедра ее то напрягались, сжимая руку сильнее, то расслаблялись, слегка отпуская. До меня доносилось ее громкое дыхание. Потом она расставила ноги шире и стала двигать рукой там, между ног. Она слегка приседала и тут же выпрямлялась, подавая попу вперед, ее движения походили на то, словно мужик трахает бабу. При этом в дыхании ее начали появляться стоны. До меня дошло — Тоня занимается онанизмом. Она — онанистка! Я и сам онанист с большим стажем, настоящего секса я еще не имел, только дрочил. Я слышал от своего приятеля, с которым мы частенько вместе дрочили на картинки в журналах, что и некоторые девки тоже занимаются онанизмом. — Только, — приятель, сообщив мне это, покрутил пальцем у виска, — они эта… с приветом. — Но мы же не с приветом! — возразил я. Мной часто овладевало чувство вины за свой «грех» и опасения, что ЭТО может привести к ненормальным последствиям. — Мы — нет. А девчонки… ну не знаю. Так в книжке написано… Да я и сам видел! И приятель рассказал мне, когда он жил на старой квартире, в другом районе, там в их дворе жила дура. Ее потом в сумасшедший дом забрали. Она ходила по двору и задирала юбку, и всем показывала. И изо рта у нее слюни текли. И говорить она не умела, только мычала. И пальцем пи*ду себе терла — онанировала прямо на улице. И вот я вижу, как Тоня делает это. А по виду обычная девочка, вовсе не дурра. И слюни у нее не текут, и говорит нормально, и рассуждает как взрослая. А как выяснилось — онанистка. Тоже мне, ходит, нос задирает, и строит из себя. Как будто сама пристойность и ничем таким не занимается. Да и вообще, глядя на нее, никогда бы не подумал, что она так делает, а оказывается — делает. А выйдет из душа — и словно ничего не делала, опять будет нос задирать! Мои размышления прервали шаги. Я быстро нырнул в кусты. По дорожке от дома к душевой шла Лена. Подойдя, спросила: — Тонь, ты скоро? — Да, сейчас! Снова зашумела вода. Перед сном я долго дрочил и два раза спустил, вспоминая виденную картину. Тоня. Эх, Тоня! Почему ты избегаешь общения со мной? Ведь мы родственные души, могли бы и вместе позаниматься… Ох, это сладкое слово «онанизм». Такое уютное и одновременно будоражащее. Мягкое и уносящее вдаль. От этого слова у Тони разливалась теплая волна внизу живота, а между половых губок возникало свербящее чувство, и пальцы сами тянулись погладить там, поласкать. Слово «мастурбация» Тоне не нравилось. От него отдает каким-то специфизмом, какой-то просветительской лексикой. Оно научно-книжное, а потому некрасивое. Зато онанизм… В нем что-то таинственное и греховное. Юноша Онан представлялся Тоне милым кудрявым пастушком, которого насильно женили на старухе, и он не хотел ее. Она не вызывала в нем эротических чувств. Ему хотелось наполнить своим семенем юную весеннюю почву, которая даст бурные всходы. А осеменять старуху — все равно, что бросать семена в бесплодную пустыню. И юноша Онан, мечтая о молодом женском теле, вытягивал из яиц своих семя не с помощью тугого девичьего влагалища, а собственными пальцами и проливал его на плодородную землю. И пусть на этой земле не зачинались человеческие зародыши, зато всходили красивые белые цветы. И белые лобелии на клумбе казались ей брызгами семени, пролитого Онаном. А пестики лилий, росших рядом, ассоциировались у нее с мужскими членами, оросившими землю этими белыми каплями. И там, под животом у нее, все сильнее возникало желание. День был тихий и знойный, лениво жужжали шмели, а все вокруг, казалось, погрузилось в дрему. Дремал и ветерок, не колыша листву, дремали и птицы, не нарушая покой своим пением. Тоня огляделась по сторонам. В саду никого не было, поэтому она спокойно просунула руку в трусики, на всякий случай, подойдя ближе к розовому кусту, и удовлетворяла собственную похоть, наблюдая при этом за двумя совокупляющимися бабочками. Хорошо им — не надо никого стесняться, ни от кого прятаться. Ей снова представился пастушок Онан, зажавший вместо посоха в кулаке свой член и получающий такое же наслаждение, как и она сейчас, лаская пальчиками клитор. Тоня не знала, что я слежу за ней из своей мансарды и вижу, как шевелится ее плечо, потому что оно двигает рукой, запущенной в трусики, а в такт руке двигается ее попка, помогая ей достичь оргазма. Наблюдая за Тоней, я сам давно дрочу свой возбужденный член. — Тоня! — позвала ее Лена из дома. Девчонка испуганно выдернула руку из трусиков, расправила их и побежала в дом. Я же доделал свое дело и кончил в носовой платок. На следующий день Тоня поехала в город по каким-то делам. Моя мама была на работе и, если не считать младенца, мы с Леной остались вдвоем. Я поздно проснулся, вышел во двор. Лена качалась в гамаке с книжкой в одной руке, а другой рукой качала коляску. Я сходил в туалет, прошелся по саду, сорвал несколько ягод крыжовника. — Володя! — подозвала меня Лена. — Вы разбираетесь в электричестве?
— Каково состояние больного?
— 2 миллиона долларов.
— Тогда начнем операцию.
— Ну… так, — я пожал плечами. — А что? — Я включала утюг, а розетка искрит. Не посмотрите, а то, как бы пожара не было. — Пойдемте! Лена взяла из коляски ребенка, мы с ней вошли в их комнату. Она указала пальцем на розетку. Я сходил, выключил пробки, захватил отвертку, разобрал розетку. Да, провод болтался. Я подтянул винт, закрутил крышку, включил пробки, проверил. Работает. — Хорошо, когда в доме мужчина! — похвалила Лена. — А мы тут две женщины. Мужа весной в армию призвали. А можно еще вас поэксплуатировать? — Да. — Кроватка детская совсем разболталась. Подкрутите винты. — Хорошо. Заплакал ребенок. Лена, не стесняясь меня, распахнула халат, обнажив грудь. — Я попозже зайду… — смутился я. — Ой, да что вы. Володя, — засмеялась Лена. — Никогда не видели, как женщина кормит? Хорошо, я отвернусь, не буду вас смущать. Пока Лена кормила младенца, я закрутил шурупы. — Ой, спасибо! — Лена уложила ребенка в кроватку и с кокетством спросила: — Как мне вас благодарить? Халат на ней по-прежнему был распахнут. Налитые сиськи слегка свисали. Лена смотрела на меня, глаза ее светились лукавым блеском. Шеки мои горели, кажется, я покраснел. Я отвел взгляд и собрался уйти, но Лена поймала меня за руку. — Вы что, не хотите моей благодарности? Тогда, может, сами окажете мне еще одну услугу? Между прочим, женщина уже три месяца без мужского внимания. А женщина еще молодая. Говоря это, она запустила руку мне в шорты, и пальцы ее нащупали член. — Так как, Володя? Подарите женщине немного ласки? Я сопел и не знал, что ответить. Это было слишком неожиданно. Я растерялся. От растерянности, или даже испуга, член не вставал. Зато Лена была настроена по-боевому. Передернув плечами, она