{ Краткое содержание пропущенного: вернувшись в город, Нелли с Тиком ссорятся — она отказывается рассказать ему про Рината и причину вынужденного бегства, он скрывает от нее свое знакомство и измену с Санечкой. После серии трагических событий происходит примирение, Катька, сделав аборт, возвращается к матери, Тик переезжает жить к Нелли. Провожая уезжающую в Петербург Леночку, они сталкиваются на платформе вокзала с Санькой… }
***
— Костя?!
— Санька? Саанечкааа!
Ну невозможно было удержаться. Я ж человек, в конце концов. Я ж не железный. Я ж ее три недели не видел!
— Чуда лохматая…
— Ушастый…
И только уже подхватив «чуду» на руки и кружа по платформе, узрел я вдруг в ее счастливо расширенных глазах свое будущее — в виде отражения окаменевших на полушаге Лиски с Леночкой. Ладно, Лис еще ничего — мы с ней все обсудили («… я все пойму, кот… только будь со мной честным… «) . Хотя тоже приятного мало, как вон с Катюхой в тот раз было: знать и видеть — разные вещи. А вот каким взглядом смотрела на нас Шу… Определенно, если ничего не сделать — то дружбе Елены Евгеньевны с Александрой Фирасовной придет большой пушистый песец. И еще кой-какой дружбе заодно, не будем показывать пальцем.
Всю жизнь буду благодарен Санечке за реакцию: пихнула кулаком и шепнула: «Тащи меня к ней! Извиняемся! Понял?»
Притащил. Поставил. Стою улыбаюсь, как деревенский дурачок на ярмарке.
— Ёжик, не сердись на него, — начинает партию Санечка. — Он не виноват. Ты ж меня знаешь, солнц, я иначе не умею. Дура я, и мозги у меня… там…
Включаюсь в игру:
— Шу, прости, что я тебе не сказал. Сначала это все с Нелькой и Катькой, потом переезд… забыл нафиг. Не сердись, ну пожалуйста.
На Саньку она не смотрит, как будто ее вообще нет. Весь взгляд — на меня. Нехороший взгляд. Темный.
… «Удивить — победить»? Так, кажется?
— Шу. На самом деле, знаешь… Спасибо.
Среди темноты прорезается некий лучик.
— Правда, Шу. Если бы не ты, я бы с Сашкой не познакомился. А теперь она у меня… тоже есть…
«Ох, дурак… » — можно и не уметь читать взгляды, все понятно. Но тучи начинают расходиться. Саня, тоже это ощутив, подхватывает:
— Ёжк, я тоже тебе так благодарна. Костя такой кайфовый, так жалко, что мы раньше не встретились. И все хорошо будет, Нелечка не против, а я свое место знаю. Правда, Нель? Мы же не соперницы? Ёжинька, ну прости нас.
— Ленка, правда. Не сердись на них. — Лис вдруг подходит и обнимает меня и Саню за плечи, просяще смотрит на одиноко стоящую перед нами Шу. Та опускает взгляд. — Я же их простила, дурней. Озабоченные подростки, что ты с них возьмешь. Детей не делают — и на том спасибо.
Лохматая сконфуженно хихикает, потом вдруг вывертывается из-под Нелькиной руки и, подскочив к Шу, ухватывает ее ладонь в свои. Гладит ласково и молча, заглядывает снизу в опушенное лицо. Какой-то скрытый диалог между ними явно происходит: короткое время спустя Леночка
— Вы где работаете?
— Где, где…
снова поднимает голову, уже не хмурясь. Обменивается с Санечкой какими-то одним им понятными взглядами, улыбается уголками рта. Фыркает тихонечко. Потом громче. Начинает смеяться, все свободней и заразительней. Потом к ней присоединяется Санька. Потом Нелька. Потом и меня пробивает. Стоим посреди платформы, под взглядами пассажиров и проводников поезда «Владивосток-Москва», и хохочем. «Ржем, как кони» — Тохин бы сказал. А над чем — да хрен его знает! Можно ж и без причины ржать — просто потому что весна, потому что солнце, потому что мы все друг в дружку влюблены и этого ничуть не скрываем…
Совершенно не помню, что было дальше, что мы говорили Шу на прощание, как вообще она уехала; когда пытаюсь вспомнить — всплывают только этот смех и почти что летнее тепло на перроне. Вроде еще какие-то знакомые пришли — или нет? Не одни же мы провожали? Ни-чер-та не помню. И Лиску расспрашивать не хочу: это будут ее ощущения, а у меня все-таки свои. Может, когда-нибудь потом вспомнится.
Память включилась обратно где-то в середине пути в Санькину общагу: наверное, она нас позвала в гости, а мы согласились. Иначе с чего бы нам с ней идти, если хотели сразу сваливать обратно, на ближайшей собаке?
***
— Лис, можно я покурю выйду? Это первая на сегодня, больше не буду.
Санечка метнула на Нельку ошарашенный взгляд: «Покурить? Разрешения просит??»
— Можно, котяра, — Нелли слегка усмехнулась — поровну Тику («… ну что мне с тобой делать… «) и Санечке («… учись, салага, мужиков строить!») .
Вдалеке хлопнула балконная дверь, и наступила тишина. Выждав из осторожности несколько секунд, сидящая с ногами на кровати Санька откинулась на стену и выдохнула:
— Нель, пока его нет — честно: ты злишься? На меня?
— На тебя? Не-а.
— Честно?
— Абсолютно. Сань, ты не понимаешь.
— Не понимаю. Объясни? Я бы злилась.
— Саш, ну кому от этого плохо? — Нелька потянулась. — Тебе? Ему? Мне? Ленке?
— Хм. Ленке — пожалуй. Ты ж видела.
— Это потому что она не поняла сначала. Когда поняла — все нормально же?
— Ну я надеюсь. Слушай, а у них… ничего нет?
— Физически — нет. А нефизически… как будто сама не знаешь.
— Даа. Ёжка все-таки меня поражает. Ты не боишься, что она…
— Сань, да ты что. Я себе так не верю.
— Хм. И то правда. — Санька прищурилась — А меня не боишься? Я ведь не она, я могу.
— Не боюсь, — подруга показала ей язык. — Ты не из таких.
Та неожиданно прыснула:
— Ой, ну ты иногда такая наивная! За Машку вон тоже думала, что она «не из таких»…
Нелька не то чтобы окаменела, просто «потерялась» на середине какого-то легкого движения. Неуклюже, с усилием его закончила, и так же через силу проговорила:
— Саш. Не надо. Про это — не надо, хорошо?
— Извини, Нель. Извини, правда. Я не хотела.
— Фуу. Ну ты циничная, Нель. — Санька покрутила головой в полувосхищении-полуизумлении.
— А жизнь научила, знаешь, — почти совсем нормальным голосом охотно пояснила Нелька. — Нет смысла от нее требовать невозможного. Зато возможного — надо требовать без остатка. Кстати… — она вдруг замерла, поймав неожиданную мысль, — а если я прямо сейчас тебе его разрешу? Вы так друг на друга смотрите весь день… А он у меня уже две недели на голодном пайке, и еще с неделю будет. С этими ребрами — только ртом могу, и то еле-еле. И Катьки нет. Того и гляди, на девок бросаться начнет. Как ты на это посмотришь?
В Санечкином ответном взгляде смешались одновременно надежда, страх, изумление, нерешительность и отчаянность. Рыжая смотрела с неприкрытым интересом.
— Нну. Нель. Ну… Я не знаю…
— Сааашка! Я тебя не узнаю! — старшая подруга уже откровенно веселилась. — Ты? Стесняешься?! Сашка, у тебя уши покраснели! Ты что делаешь, завтра метель будет, яблони померзнут! Немедленно соглашайся, слышишь!
— Уй! Нелька! Перестань! — лохматую заколотило в истерическом хихиканье. — Ну ты вообще! Ну ты ссерьезно, что ли? Ккак это? Ты, мне, ппрямо здесь? Ппредлагаешь? Сссним трахаться? Пперед тобой?
— А ты что, никогда? . . — «совратительница» вытаращила и без того огромные глаза, живо напомнив мышку из неприличного анекдота. — Никогда ни перед кем? Серьезно? Саанька, бедная… это же твой шанс! Не бойся ты, глупышка, все классно будет. Иди ко мне, я тебя успокою. Иди-иди, меня-то чего бояться… Только не прижимайся сильно, хорошо? Мне еще больно пока. Дай я тебя поцелую, котенок. Герда моя… Геердочка…
— Рыжика… такая непривычная… без волос… смешная… милая… ты скучала по мне?
— Конечно, котенок. Ты из всех моих девочек — самая нежная, самая любимая, самая близкая… а живешь дальше всех. Ты мне снишься, кстати. Часто.
— А ты мне тоже. В моей комнате еще, как тогда, в десятом. Помнишь?
— Ойй. Забудешь такое. Ада мне до сих пор простить не может, да?
— Конечно. Ладно бы еще с парнем!
— Ой, да, я ее лицо запомнила на всю жизнь. Вся в кайфе, оторвалась от тебя на секунду, воздуха глотнуть, глаза скосила, а там! Я завизжала тогда, да?
— Еще как. Я тебя чуть не укусила с испугу.
— А я чуть в окно не убежала, голая. Слушай, а он ведь сейчас зайдет — а мы тут с тобой…