— Спасибо, император. Я буду стараться.
— Теперь слушай внимательно, — он повернул голову к наложнице, желая что-то сказать, и вдруг увидел, что пиала Май Цзе совсем нетронута.
Такое равнодушие к императорскому чаю вызвало со стороны Величайшей Особы немалое удивление.
Май Цзе поняла, опомнилась и быстро отхлебнула несколько глотков специально для него.
— Чудачка, — улыбнулся он, — ты не должна мне так ретиво показывать, будто действительно наслаждаешься утренней росой. Надо прочувствовать аромат этого бесценного бальзама и пить с истинным наслаждением. Кроме Ван Ши Нана, а сегодня и тебя никому не дозволено пробовать мой утренний чай, мой вкуснейший лечебный напиток, дающий ум и силы сАмого умного и сАмого сильного Будды АМИТАБХИ — Будды Бесконечной Жизни.
— Я поняла, император. Я пью и слушаю с ИСТИННЫМ наслаждением.
— Да нет же, Май Цзе, ты с наслаждением ПЕЙ, а вот СЛУШАЙ со вниманием.
— Извините, император, но я всегда думала, что наслаждение и внимание суть родственные слова.
Император на секунду задумался:
— Да? А что… может быть, может… А ты, я погляжу, не только озабочена плотью, но и умна мозгами.
— Стараюсь, император, — и Май Цзе выпила ещё четыре больших глотка.
— Молодец. И так, постарайся теперь вот в чём: оставь на время свои зарисовки исторической закладки дамбы и срочно займись рисунками личных встреч моего слуги Ван Ши Нана с моей наложницей Юй Цзе, то есть, с твоей младшей сестрой. Это не менее важно для нашей Империи, потому что жизнь в моём Дворце является для всей Империи образцом целомудрия и нравственности.
Май Цзе немного подумала и медленно проговорила:
— Я… не поняла…
— Чего тут не понять? — ответил он, словно речь шла о простейшем пустяке. — Тебе же сказали «личные встречи». А что такое личные встречи? Это есть встречи вдали от посторонних глаз, только наедине друг с другом: на пруду, в лодке, в парке, под кустом, в траве, в постели.
— А-а-а, — догадалась Май Цзе, — значит, следить за ними?
— Да, следить и рисовать. При этом для меня очень важным будет место, время и точность их действий. Чем скорей сделаешь, и чем больше будет этих разоблачительных рисунков, тем слаще и жарче будут мои императорские вознаграждения.
— Но как же можно следить за родной сестрой? . .
— Пусть твоя совесть останется чиста по отношению к сестре, и знай, что ты рисуешь исключительно похождения подлого Ван Ши Нана.
— Император, — взмолилась Май Цзе, — из рассказов сестры мне известно кое-что по этому поводу, позвольте Вам всё передать слово в слово, но следить и рисовать — избавьте меня, прошу Вас…
— Я не сомневаюсь, что тебе известны некоторые подробности. Между сестрами, как правило, нет секретов, две сеструшки — две болтушки. Ты мне непременно всё передашь, но только после принесённых рисунков. И запомни: от моих приказов никто и никогда не избавлялся, избавлялись некоторые от собственной жизни, не желая исполнять эти приказы, для такого случая у меня существует чудесный дворик пыток, не дворик, а просто сказка… ты разве не видела его? . .
Я только что закончил печатать, а губы по инерции прошептали:
— … избавлялись некоторые от собственной жизни… — мне очень понравилась сочинённая фраза даже в отрыве от контекста, -… избавлялись некоторые от собственной жизни… некоторые… некоторые…
Передо мной стоял разложенный на столе походный ноутбук, лежало блюдце с тающими ледышками, дымился чай в большой алюминиевой кружке, и горела настольная лампа-грибок.
Взяв из блюдца кусочек льда и приложив к синяку под глазом, я сидел так некоторое время в глубоком раздумье в одной из комнат своей дачи около русской печки с приоткрытой дверцей, за которой словно патроны стреляли и трещали дрова, а красный огонь неуёмно бушевал и бушевал.
Вся история подлой измены моей жены: будущей жены: взвинтила мне нервы до окончательного предела, но я на удивление себе продолжал работать, каждый раз находя силы, потому что скоро сдавать роман. Порой я ловил себя на том, что моя незавидная житейская ситуация, обозляя меня, в какой-то степени помогала писать, собирала творческую фантазию в жёсткую систему мышления, шлифовала слова, оттачивала образы персонажей, рождала резкие зигзаги в их поступках и необычные повороты в сюжете. Порой я ловил себя на том, что всё сочинённое мной начинает отдалённо перекликаться с моим личным сюжетом, где драматично завязаны я, Ольга, отец и теперь уже Наталья.
Я встал со стула, плотно запахнул на себе потёртую безрукавку, покрепче затянул её ремнём, поднял повыше воротник толстой водолазки и решительно зашагал в здоровых деревенских валенках к выходу.
Я распахнул уличную дверь и огляделся, стоя на пороге террасы.
Серое мрачное утро глубокой осени совсем не радовало, голый участок моей дачи не радовал тоже — он был завален листьями, гнилыми сучьями деревьев, почерневшими кусками фанеры и распиленным горбылём от летнего строительства.
Напялив калоши на валенки, я ступил на крыльцо, спустился вниз и направился к своему гаражу по грязной и влажной дорожке, ровно выложенной кирпичом. Подойдя к длинной скамейке, которая тянулась под навесом вдоль гаража, я сел на неё, вынул из кармана мобильник и быстро набрал номер.
— Здравствуйте, Тамара Петровна, — начал я официально и скупо.
— Костик, ты?! — взволнованно спросил её голос.
— Да-да, я. Спешу сообщить, что вчера мне звонила Наталья, просила передать: срочно уехала к подруге на дачу, будет вам звонить, не волнуйтесь. У неё, правда, телефон немного барахлит, но всё равно дозвонится.
— Господи! А я-то приехала домой, гляжу — ни Наташи, ни записки, и время очень раннее, звоню на мобильник, а он недоступен! А что за дача такая, господи, что за подруга?! Наталья в жизни ни на чью дачу не ездила! И вообще как можно… — она стала сильно возмущаться и наезжать на мои уши.
— Секунду, Тамара Петровна, я ничего больше не знаю.
— Но как же так?! А где эта дача находится?!
— Не имею понятия. За что купил, за то и продаю, как говорится.
— Ой, спасибо, Костик, конечно спасибо! Значит, будет звонить?!
— Будет.
— А когда, Костик?!
— Не знаю! Всё! Очень спешу, Тамара Петровна! Всё!
Я скривил недовольную рожу, нажал кнопку отбоя и набрал без промедления другой номер.
— У телефона… — вяло ответил мой бывший одноклассник Майкл или просто блатной Миша.
— Привет, Майкл.
— Не понял… — он не узнал мой голос.
— Костик Ларионов. Вот что значит стирать телефоны.
— Опана! — Майкл слегка повеселел. — Привет, Костяшка! Да тут недавно шухер писанулся, вот и пришлось почистить циферки!
Я тут же озадачил:
— Хочу подъехать сегодня. Примешь?
— Фу ты, ну ты, ножки гнуты! — он удивился моему тону. — А чего, внатуре, такой серьёзный?
— Приеду — расскажу.
— Горит?
— Горит, Майкл, полыхает. Надо увидеть тебя.
— Та-а-а-к… — протянул он, секунду подумал и предложил. — Ну, давай забьём стрелку на десять вечера у меня во дворе за детской площадкой. Помнишь где?
— Помню.
— Там сейчас «Москвич» брошен, весь обглоданный фраером, давай около него, люблю это место. На хату пригласить не могу, ко мне один кетмень приехал, не хочет светиться.
— Понял тебя.
— А я не сомневаюсь, ты же у нас не бажман какой-то, а всё-таки писатель Костяшка, цинтряк.
— Да хорош тебе, Майкл!
— Ладно-ладно, — закончил он, — давай, подгребай.
— Добро. До встречи.
Я убрал мобильник, глубоко вдохнул свежий осенний воздух и поднял глаза на крышу своего дома.
Из белой трубы спокойно струился белый лёгкий дымок.
Я встал и быстро пошёл обратно.
Войдя на террасу, скинув калоши с валенок, закрыв за собой дверь на ключ и положив его в карман, я шагнул к газовой плите, открыл сковородку,
положил на тарелку сосиску с вермишелью и двинулся в комнату, где работал за ноутбуком. Здесь находилась смежная дверь за тёмными шторами, я распахнул шторы, освободил задвижку, толкнул дверь вперёд, переступил порог маленького подсобного помещения и с раздражением сказал:
— Ешь пока тёплое, сколько можно предлагать?
И вдруг из угла подсобки в своей белой куртке с капюшоном на голове рванулась «моя Наталья» , ударила снизу по тарелке, пихнула меня и кинулась через комнату на террасу. Тарелка подлетела из моих рук почти до потолка, перевернулась вместе с едой, упала на пол и разбилась.
Подбежав ко входной двери, закрытой на ключ, Наталья рванула ручку и бешено закричала:
— А ну-у-у, выпусти, подлец, иначе точно сядешь за похищение человека!
Я скинул пальцем вермишель, прилипшую к безрукавке, и ответил с большим сарказмом:
— Мы ещё только сядем, а вы считайте уже сидите за грубый шантаж невинного человека. И по какой же статье вы пойдёте, товарищ будущий юрист?
Наталья с кулаками кинулась на меня, но я цепко поймал её руки.
— Это ты пойдёшь по статье! — кричала она. — У меня-то есть надёжный свидетель — видеозапись, а у тебя нет ни шиша, и ты никогда не докажешь мой шантаж! — она изловчилась и сильно двинула ногой по валенку.
— Стоять, больная! Не прикасаться ко мне! Если будешь бузить, в карцер кину: у меня во дворе есть сарай с дровами, две минуты полежишь и все кости сломаешь! Хочешь?!
Она неожиданно притихла, на глазах навернулись слёзы, и Наталья отрицательно замотала головой, перепугано и жалобно запищав:
— Нет… прошу тебя: не надо: не хочу… миленький, отдай мобильник, я хоть маме позвоню, она же волнуется… миленький…
— Я только что звонил! А ну, пошла обратно в камеру! — непреклонно ответил я и потянул её в подсобку.
— Подлец, — она упёрлась, и прежняя агрессивность в момент вернулась к ней, — кто тебе велел звонить моей маме и беспокоить?! Что ты ей сказал?!
— Что ты в тюрьму попала! А ну, иди, по-хорошему прошу!
— Пусти! Не пойду! — и снова ударила по валенку.
— Ах, так!
Я пыхтел как паровоз, но дотащил её до подсобки и заволок туда, а Наталья каким-то образом успела так шарахнуть меня ногой ниже живота, что в глазах аж искры засверкали. Из груди вырвался короткий, умирающий звук, губы начали хватать воздух, и я готов был свалиться на пол, но чудом удержался и захлопнул за ней дверь, потом щёлкнул задвижкой и только теперь согнулся в три погибели и завопил:
— О-о-о-о! А-а-а-а!
— Костик, извини меня дуру, я не хотела, я случайно! — раздался за дверью перепуганный и дрожащий голос Натальи.
— Чёртово отродье: и ты, и твоя сестра! — я усиленно приседал и вставал, приседал и вставал, держась за ушибленное место. — И чего вам не живётся нормально, особенно твоей сестре — чего ей не живётся?! У неё же всё есть: я, моя квартира, моя машина, моя дача, природа, белый дымочек над белой трубой и тот есть! Чего не живётся?! А вы всё норовите ниже живота двинуть, чёртово отродье!
— Костик, — она теперь ревела горючими слезами, — извини, я случайно! Иди ко мне, я поцелую его, я поглажу его, я обласкаю его, и он сразу пройдёт! И ничего мне не надо кроме него и тебя, кроме твоей машины и дачи, кроме природы и белого дымочка над белой трубой!
— Да пошла ты, ведьма озабоченная! Сегодня кормить больше не буду! Твой завтрак, обед и ужин валяются у тебя на полу! .
.
На брёвнах и пнях, уложенных вокруг костра, сидели весёлой компанией друзья и ценители скандального искусства Миши Саенко, держа в руках стаканы и шашлыки на шампурах. Спиртное активно вливалось вовнутрь, аппетитно жевалось мясо, и царила чудесная атмосфера раскрепощённой, хмельной болтовни.
Неотступные папарацци, которых здесь было всего лишь двое, неустанно щёлкали затворами.
Чуть в стороне от них рисовался в блёклых дачных сумерках пятиэтажный кирпичный особняк, который своей изысканной строгостью и немалыми габаритами мог бы поспорить с любым средневековым замком.
Пьяненький Миша Саенко, блистая лысиной от яркого костра, громко постучал шампуром по своему стакану и с большим трудом начал вставать, а сидящая рядом «Хакамада» участливо помогла ему, поддержав под локоть.
— Друзья мои! — начал он. — Я хочу выразить вам огромную благодарность за те тёплые слова, сказанные в адрес моей персональной выставки и лично мне как творцу! А все ли знают здесь сидящие, с чего началось моё творчество?! С трусов! Да-да, друзя мои, с трусов! Эта парадоксальная история повернула моё сознание художника в необычное русло! Так вот! Задолго до того как перебраться сюда, где вы сейчас украшаете своим присутствием мои родные Пенаты, я очень длительное время жил и спокойно творил в свои безмятежные юные годы в обычной ленинградской коммуналке на улице зодчего Росси! Рисовал строгие индустриальные пейзажи и станковые натюрморты из отбойных молотков, лопат, серпов, молотов! И вот однажды утром моё спокойствие исчезло, когда я вдруг увидел, как моя соседка моет коридор шваброй, на которой были накручены мои трусы, только вчера вечером идеально мной постиранные!
Вокруг костра все засмеялись и захлопали.
— С тех пор я стал очень ревнив к нижнему белью, и цель моего теперь гламурного творчества стала иной — воспеть чистую душу нижнего белья как женского, так и мужского, чтобы ни одна грязная и вонючая соседка из прошлого не позволяла себе глумиться над ним своей шершавой шваброй!
Грянули бурные овации.
Щёлканье затворов и вспышки фотокамер были тут как тут.
А весёлый от водки «Розенбаум» вскинул свою гитару и коротко звякнул по струнам бравурный марш в поддержку Миши Саенко.
— Секундочку, Саша! Одну секу… Но дальше — больше! Пришёл момент, когда моему творчеству стало тесно в нижнем белье, и я аккуратно начал снимать его со своих героев, которых вы видели на моих исторических полотнах! Я сказал себе: «Миша, у них прекрасно не только нижнее бельё с очаровательными женскими рюшками в стиле рококо, застёжками лифов из слоновой кости, золотыми молниями мужских плавок от Петруччо, но прекрасно и тело! И ты, Миша, должен воспеть его и сам переродиться в настоящего творца!».
Пропуская мимо ушей ораторскую речь Миши Саенко, отец и сидящий с ним пожилой мужчина тихо общались друг с другом. Лицо отцовского собеседника было строгим, аскетичным, худым, морщинистым, а голова и брови — седые, будто их снег покрыл.
Отец полушёпотом и жёстко сказал:
— Николай Николаич, этот ваш Щебуняев — мало того, что пирог ни с чем в большом искусстве, он ещё к тому же — самый настоящий интриган…
— Погоди, Юра, — оборвал седой мужчина, — что значит «ваш»? А ты не мой? Вы все мои, только работаете в разной манере, мне что-то нравится, что-то не очень. Ты многообразен, многолик, у тебя и сила в абстракции, и дикие завихренья супрематизма, и в то же время конкретный жёсткий образ. Для скульптора и художника это огромная редкость. Один твой Кутузов чего стоит. Я вот, например, гляжу в его глаза и вижу, что он был тяжело ранен в голову, потому что в глазах всё отражено, и поэтому он носит не тяжёлую треуголку с золотой кисточкой, а мягкую фуражку, которая невесомо и заботливо благодаря руке скульптора опущена ему на голову.
Щебунякв совсем другой, у него действительно сопливая детская тема, этакая манера розовых исканий…
— И манера постоянно подсиживать мои Эмираты.
— Да не дёргайся, Юра. Мне наплевать на его подсидки. Я же тебе не раз говорил: однозначно едешь ты, и все дела в Эмиратах я буду творить только с тобой. Когда вернёмся в Москву — дашь точный список что повезёшь, мы утвердим и отправим Сорокину в Эль-Фуджейру, он давно хочет начать рекламу. Кстати, как твоя королева Ольга?
— Нормально, поедет.
— Судя по тому, как вы всегда мило воркуете, проблем у вас нет.
— Никаких. Она моя… опора…
— Молодец, завидную опору нашёл. Главное не ссорьтесь перед поездкой, без женщины в город Мурбех тебя не пустят, и никакой там Сорокин не поможет, и все наши с тобой выставки и перспективы с деньгами разобьются о рифы Индийского океана.
— Знаю, Николай Николаич, вы говорили.
— Я так, чтобы помнил, у них там свои законы.
— Дурацкие.
— Ну, почему? Мурбехи ревнивы к своему женскому полу, забота о нравственном сохранении нации… от таких волосатиков как ты… А приедешь с женщиной — они будут спокойны.
В этот момент голос Миши Саенко раздался громче обычного:
— Друзья мои!!!
Отец и седой мужчина прервались и подняли головы.
Рядом с хозяином дачи и виновником торжества стоял кряжистый мужичок, обросший чёрной густой шевелюрой, такими же усами и бородищей. На его плечах висел ватник, из-под которого виднелась русская рубаха-косоворотка. В широких натруженных ладонях он держал круглый и прозрачный стеклянный предмет, похожий на большую медицинскую склянку. Круглый предмет имел внутри такое же стеклянное колесо с лопастями, а на самом дне лежало много свёрнутых клочков бумаги.
— Друзья мои!!! Прошу любить, жаловать и наливать! — Миша Саенко опустил свою барскую руку на плечо мужичка и с достоинством размеренно представил. — Истопник его величества Кузьма Савич Кузьмичёв со своим колёсиком!
Все сидящие захлопали в ладоши.
Щелчки фотокамер не уставали.
— Ну, Кузьма Савич, — сказал Миша Саенко, — давай, глоголь!
Мужичок тут же начал говорить — звонко, без запинок, сильно и приятно окая:
— Господа! Ото всей своей радостной души спешу вас обрадовать, что русскую баню я ужо зотопил!
Теперь раздались крики «Ура!».
Мужичок-истопник охотно продолжил, приподняв свой необычный предмет:
— Сия стеклянноя сосуда имеет колёсико! Я кручу энто колёсико, а ваши имена, которые начертаны на буможенциях, побегут по энтой сосуде! После кажного крутёжа я вымаю буможенцию и глоголю! Очерёдность ваших имён есть непременноя очерёдность идти париться в бане через кажный часок! Всё, господа, ночинаем!
У нас также ищут:
любительский фистинг дома, трахнули по полной, деревенские на природе трахаются, бесплатно смотреть порно супер инцест, кончил во внутрь жене домашние, трахнул русскую учительницу смотреть, смотреть как трахнуть соседку, порно геи в женской одежде трахаются, телка бухает и трахается, Полненькой блондинке негры устроили двойное проникновение, ебут красивую горничную в жопу, как целку парвать, инцест в hd качестве русский, ебут толпой старушку, толстую немку ебут в жопу, видео фистинг у геев, инцест порно фильмы смотреть бесплатно онлайн, вагинальный фистинг видео онлайн бесплатно, мамки кончить внутрь порно, инцест мама и дочка русские, инцест сын маму рассказ, смотреть видео инцест как сын насилует мать, русский парень трахнул блондинку смотреть, порно русское ебут брюнетку вдвоем, как меня трахнули псы, зять трахнул тещу пока жена спит видео