3.
К вечеру, точнее к ночи, уснули втроем без сил и мыслей, как камни.
Костя очнулся в три часа, опустил ноги из середины группы на пол и, зевая с закрытыми глазами, повлекся в туалет. Там он долго, все так же спя и шатаясь, с гудением лил и лил о белый фаянс унитаза: и подскочил на месте, когда между ног сзади высунулась рука, сжав яйцы в горсти.
— Так бы и пригвоздила, если бы было — чем! — прошептала Женя и вонзила язык в ухо. Мгновенно веревка в ее ладони взвилась швартовой. Еще через мгновение она сбросила крышку на унитаз, швырнула туда Костю и через зад стала принимать. Приняв до конца, она уселась на его бедра и оценила случившееся. Уроки практической анатомии на себе Женя проходила и раньше, но они не были на грани возможного — они скорее раздражали своей незавершенностью, и вот теперь племянник показывал ей ее пределы, к которым она, собственно, и сводила все свое существование. Дальше стремиться было некуда. В ней сидел кол, который мешал дыханию, он нарушал все привычки ее живота, все местные шелковые пути и из варяг в греки раздолбал новый чингисхан. Ей стало грустно. Она осторожно приподнялась и ушла, оставив глупого мальчика в недоумении и злобе. Хотя уже через пять минут его с обожанием приняла сонная и горячая Люська. (Виртуальный секс с реальными любовницами! — добрый совет)
4.
Разочарование Жени поддерживалось и болями в матке. Она хотела уже идти к гинекологу, но новое увлечение отвлекло ее.
Костя переехал к Люсе и когда звонила двоюродная Оля из Москвы, Женя придумывала детские истории племянника.
Увлечение было женское. Женя ходила на службу пешком, предпочитая длинный шаг и задумчивую улыбку. Не то, чтобы кого-либо ловила, хотя и не изжила пока романтизма юности, но любила шагать. Начальница, хозяйка по-новому, открыла дверцу и пригласила: «Подвезти?» — отказаться было нельзя. Ее считали временно живущей в Мариуполе, непонятно живущей, непознаваемо хитрой. Что здесь ловить? Построила замок на песке, на косе. Бывшая комсомолка. Сидит рядом задумчиво — с задумчивой Женей. Шофер знает о ней, о греках времен Трои — все. Только секс и жратва. Совсем старый по опыту. Сидит, руля небрежно. Туда-сюда. Год. Два. Ежедневно. Однажды, глядя на знакомый затылок, могла сказать «останови». В нем, как в могиле. (Порно видео и порно-ролики по теме рассказа! — прим.ред.)
С тех пор у них повелось встречаться на углу Цимлянской и шоссе. Женя не ждала никогда, напротив, хозяйка притормаживала у перекрестка и ждала ее. Женя рассмотрела ее, косясь. Был один дефект — чуть косолапила. Наплевать и забыть в бурной коммерческой жизни, но так, поджидая Женю (вообще — поджидая) — томилась. Томилась, косясь на Женю, у которой коленки блестели. Женя сидела, сложив пальцы у самой кромки. Пока однажды не двинула их вместе с кромкой вверх. То есть вниз, если понимать сидение как бордель. Хозяйка сидела с прикрытыми глазами, ноздри подрагивали. Тонкая.
Женя наслаждалась впервые в жизни ожиданием. До сих пор ее желания выполнялись мгновенно. Сейчас она готова была приоткрывать себя и снова прикрывать. Сейчас она знала, что внимательный взгляд отметит все. Не знала только того, когда должна закончиться игра. Звали ее Оксана…
Она стояла на верхней площадке лестницы, разговаривая с поставщиками, а Женя смотрела снизу на ее ноги. Это было возбуждающе странно и остро: они расходились врозь, чтобы сойтись в коричневой глубине, вернее, высоте.
Оксана заметила ее взгляд и уже не могла слушать, дальше ее спектакль предназначался только Жене. Она медленно повернулась задом и отставила его, как если бы у Жени был сильный фонарь, и она могла разглядеть там, за черными подвязками на белой коже, за узорчатой сетчатой тканью трусиков несколько капель секретной влаги, выступивших из смуглой заросшей черным курчавым волосом ложбины — для Жени. И следующий жест — рассеянный изгиб ладонью по бедру и тут же открытие ее для Жени — она отдалась ею. У Жени пересохло во рту. А Оксана той же ладонью провела по волосам и лицу, коснувшись раскрытых губ. И Женя медленно подняла руку и коснулась своих средним и указательным…
Оксана, оставив поставщиков в изумлении, начала спускаться, не отрывая взгляда.
— Идем… — прошептала она, не останавливаясь.
Они вышли на улицу. Жаркий ветер трепал каштаны, с моря летела мельчайшая водяная пыль.
— Ты смотрела на мои ноги…
— Там было несколько капель влаги. Я хочу снять ее языком…
— Я не смею поверить… Я слышу, как потираются твои бедра друг о друга, когда ты уходишь от меня… Как набухают соски, когда ты смотришь на мои ноги…
— Там уже темное пятнышко, оно ползет выше по узорчатым трусикам… оно уже выше лобка… Я хочу сосать твой язык…
Они вошли в кабинет.
— Смотри, ты была права! — сказала Оксана, присаживаясь на край стола и поднимая юбку. — И черные подвязки и узорчатые трусики. А на них, смотри, пятнышко секретной влаги!
— Я хочу видеть ложбину, — сказала Женя. — Я только представлю себе смуглую, почти коричневую складку со стоячими черными волосками и приникшую к ней другую складку, и каплю прозрачнейшей влаги, выползающей и чуть вязкой и клейкой, а за ней вдогонку еще и еще, и они стекают по этому смыканию, пока не касаясь нежной сетки трусиков, и только когда там, под смуглыми сомкнутыми губами уже непереносимо становится сладко, целая струйка сладчайшей смолы брызгает от лобка вниз, на трусики, а влажное пятно растет тем не менее вверх, туда, где целый курчавый сад волос — как я хотела бы зарыться носом, губами в этот сад! Как я хотела бы подбородком вдруг попасть на прохладно влажный родничок…
— Смотри, — задыхаясь, сказала Оксана, — я для тебя готова показать и то, чего сама никогда не увижу!
И она повернулась и откинула юбку: там были две пышные белые ягодицы с прорезавшей их посередке ленточкой трусов. Оксана подцепила ее пальцем, а Женя раздвинула половины: невиннейший вздувший губки смуглый морщенный ротик она поцеловала и пустила туда свой красносиний язык и средний палец положила в промокшую ложбину — он утонул там.
— Смотри, — продолжала Оксана сверху, — мой мягкий живот, он уже открыт, и мои сладкие бока открыты. А нежное колечко пупка не пропусти! Ты входишь лбом в межгрудье, ты раздвигаешь мягкие тучи молочных грудей, — поверни лицо и прикуси сосок — он вскочит! его шершавое подножье кружком — для кончика твоего языка и краев губ. А грудь не кончается, она стелется под тебя, под твою шелковистую щеку — потрись о нее, потому что начинается шея, и ждет тебя не дождется мой язык! . .
А Женя и свою грудь вывела, выпростала, белейшую и тучную не менее. Они сжали друг дружку за талии и притиснули груди, но не смогли дотянуться губами — так они были полны и притиснутые. И Оксана вдруг развела ноги и вскинула их на спину Жени, как будто у Жени был исполинский хуй, и слабо-слабо взвыла… Тогда и Женя представила себе исполинский хуй Оксаны и ответила тем же… И обе пожелали лечь. К их услугам был коричневый кожаный диван. И Оксана легла на спину, а ее груди развалились на плечи, но остались холмами с двумя сладкими подвявшими изюминами, и бедра развалились, открыв эдем. А Женя встала на четвереньки с неуклюжестью щедрой дарительницы и села роскошной своей задницей на лицо Оксаны. И Оксана попала туда, куда мечтала все эти дни: ее нос прижался между пышных срак Жени, так что они нависли над ее кудрями блондинки и сжали ее смугло румяные щеки и белый мраморный лоб, а рот ее, раскрытый на всю розовую глубину наполнился жениной пиздой — и все там было. Оксана даже укусила ее за пизду, а Женя только ахнула и склонилась над животом Оксаны своими тучными грудями. И она лилась ими по мягчайшему животу. И проходила твердыми сосками, и обнимала сладкие бока и ахала от укусов Оксаны в своей роскошной промежности, говоря точнее — в пизде. А самым чудесным в их позе было то, что язык Оксаны вдруг склубился и ринулся в глубины Жени куда стремительней и изгибистей, чем даже исполинский хуй, представленный ебомой так Женей. И так склубился язык Оксаны, что проник через матку неведомыми путями протоков в придверие желудка и пошел вверх пищеводом. Когда же два языка- Оксаны и Жени — всосались один в другой и переплелись в женином рту, то очевиден стал дальнейший их путь: в пизду Оксаны, во влагалище ее, матку и далее, до самого рта Оксаны, где уже, таким образом ебомыми стали обе самими же собой.
И женщины катались по дивану, рыча…
5.
Оксана очнулась. Хотела бы остаться с Женей, но не могла. Вспомнила подробно катание по дивану, склубившийся свой язык, окольцевавший их с Женей в один круг совместного путешествия — так, рядком, наперегонки, подобно миногам или угрям, тыкаясь и подсасывая-целуя все сладкие желёзки, носиться бы и носиться вперегонки, как по комнатам большой темной дачи детскими вечерами! Но поставщики ждали последний срок. Поэтому села в кресло у глухого стола, нажала кнопку связи и они вошли.
Снова завязался прерванный Женей разговор. Снова Оксана была вежливо далека, потому что в ногах ее хозяйкой гуляла Женя. Для ее вздохов и поцелуев играла тихая музыка на стерео: поставщики принимали ее на свой счет и сбавляли цены, надеясь вдвоем раздеть Оксану, а там и секретаршу кровавогубую приплавить.
А Женя в углу ног была снова девочкой у печки. Скользящие чулки холодили щеку и когда та выезжала на мягчайшее внутреннее бедро, зарываясь в белый сугроб, то и другой щеке становилось тесно от сужающейся пещеры, но нет, не для неги они пришли сюда, хотя Оксане
— Здравствуйте, доктор, у меня болит живот.
— А что вы вчера ели?
— Голубя ел.
— А вы голого голубя ели?
— Да, поймал, ощипал и голого голубя ел.
— А вы голову голубя ели?
— Да, голову голубя ел.
— А вы голую голову голубя ели?
— Ну, голую голову голубя ел. А в чем, собственно, дело?
— Хм-м-м… Честно говоря, я логопед, но чем смог — помог!
было достаточно жениной головы под юбкой и ее дыхания рот в рот с ее нижним сокровенным дыханием. Оксана иногда опускала руку на твердое ухо Жени и чуть двигала ее повыше, выше, как будто надеясь принять ее всю или хотя бы убранную красивую голову внутри своего живота. А пока женин язык запоминал расположение губ и отыскивал скользкий лаз и протискивался в него. Он слизывал острый сок, а тот появлялся снова, и